В нашем отдельном общестроительном батальоне не настоящая гауптвахта, в ее первоначальном общеармейском смысле. На настоящую «губу» проштрафившегося солдатика нужно вести аж в Астрахань, и при этом соблюсти кучу формальностей. Комбат нашел весьма остроумный выход и создал у себя на территории свою собственную, можно сказать «личную» гауптвахту. Назначение этой «личной губы» тоже самое, что и настоящей — наказание «залетчиков» в назидание остальным, только здесь ее начальник лейтенант Чхеидзе, вообще никак не стеснен в мерах воздействия на арестантов, в отличии от настоящей гауптвахты, которую, время от времени, проверяет военная прокуратура. Так что, сейчас я сильно попал, если это не самодеятельность Алксниса, а подстава от комбата, и он решил все таки додавить меня с принятием решения.
— Эй ты, русский свиня, билять, отайди от окна не закрывай нам воздух, — вырывает меня из моих мыслей чей-то голос. — Твое, сука, место будет под маей шконкой, пока я здэсь.
Смотрю сверху вниз на Алимова, который мне это сказал. Тот, сидя на табуретке, ухмыляясь, сверлит меня взглядом, а потом резко бросает мне.
— Ты что не понял падла? От окна отойди и ложись на пол.
Когда прозвучала последняя фраза, все четверо быстро встали и взяли в руки табуретки.
— Дратца любиш Костыль, да? — Ухмыляется ефрейтор — Сейчас мы тебе, билят, покажем как надо дратца.
Здесь меня знают, мелькает у меня мысль. Драка у батальонного гаража и так некстати появившийся Алкснис, закатавший одного меня на пять суток на «губу», все это звенья одной цепи, как и его фраза о том, что начальник батальонной «кичи» должен отнестись ко мне по-особенному. По особенному, это подсадив меня в камеру с четырьмя «азиатами», которые сейчас медленно подходят, вооружившись тяжелыми табуретками. Значит, опасаются, не спешат кинуться вперед. А мне бы надо что-то срочно предпринять, а то зажмут у стены и как молотобойцы задолбят табуретками.
Хорошо, что камера довольно тесная и все четверо не смогут меня атаковать одновременно, и табуреткой здесь особо не помашешь, велик риск случайно засадить по кумполу своему же приятелю. Двое, встав в ряд, взяв табуретки за сидения и выставив ножки вперед, двигаются ко мне. Они, время от времени, делают резкие выпады, стараясь больше напугать чем попасть. Еще двое, взяв табуретки за ножки, стоят за их спинами, готовые в любой момент атаковать, если я попытаюсь прорваться через первую линию.
Делаю резкий рывок вперед и хватаю обеими руками табуретки своих ближних противников за перемычки между ножками. Они оказались недостаточно быстры, чтобы меня ударить тычком ножками, а отступить не смогли, потому что сзади двое их приятелей. Оба противника отчаянно пытаются вырвать свои табуретки делая рывки на себя и выкручивая их из стороны в сторону и совсем забывают про низ. А я-то помню, и очень быстро поочередно пробиваю обоим удары в пах голенью снизу вверх. В карате этот удар называется кин-гери, и он запрещен во всех без исключения видах контактного спорта. Но у нас же здесь не олимпийские игры, чтобы соблюдать такие глупые правила, поэтому — получите и распишитесь.
Оба несчастных, выпустив табуретки и схватившись обеими руками за ушибленные места, с диким воем падают на бетонный пол. А я швыряю одну табуретку в третьего противника и тут же второй прикрываюсь от летящего мне в голову угла табуретки в руках четвертого. Все это происходит буквально в считанные мгновения.
Мне удалось сразу уполовинить количество врагов, но оставшиеся двое очень активно и слаженно атакуют меня с двух сторон. К тому же другие двое под ногами, которые пока еще баюкают свои отбитые причиндалы, могут оклематься и попытаться прихватить меня за ноги. Если хоть одному удастся меня сковать снизу, то двое его приятелей сверху меня просто замолотят. Поэтому, продолжая отбиваться от ударов табуретками тех, кто остался на ногах, я мимоходом пробиваю тем, кто внизу футбольные удары подъемом ноги в голову, чтобы они не вздумали помочь своим приятелям. Это помогает, и на какое-то время, я могу не думать о тех, кто без чувств валяется на полу, за исключением того, чтобы просто не запнуться об них.
В камере стоит дикий мат, стоны боли, хриплое дыхание и треск от сталкивающихся табуреток. «Чтобы тихо здесь было» — бросил Алимову, уходя, начальник гауптвахты. Тихо у них явно не вышло. Интересно, как скоро на этот шум прибегут караульные? Мне пока удается парировать атаки противников своей табуреткой, но от нового столкновения она разлетается на куски у меня в руках. Запускаю оставшейся у меня в руке ножкой Алимову по голове. Тот вздергивает свою табуретку вверх, чтобы прикрыться, а я сразу кидаюсь вперед, и, прихватив его руки, делаю скрутку, высекая его мощной подсечкой и бросая прямо во второго, который пытается достать меня ударом табуретки справа. Отлично получилось! Алимов влетел прямо своей башкой под удар табуреткой от своего приятеля, и без чувств рухнул на пол. Я налетел на оставшегося противника, которого занесло после удара. Заблокировал руки, чтобы не получить удар на возврате, и сам наношу круговой удар коленом в печень. Моего оппонента скрючивает от боли, а я, выхватив из его ослабевших рук табуретку, разбиваю ее об его спину. Бинго!