В прошлой жизни мне приходилось добровольно голодать больше двух недель, когда лечил язву. В голодании нет ничего ужасного. Трудно только первые пару дней, потом привыкаешь и есть совсем не хочется. Самое главное не изводить себя мыслями о пище и вообще о ней не думать. Хорошо, что есть вода. Правда ее немного, поэтому нужно растянуть на целый день. Что в условиях жаркого контейнера будет совсем не просто.
Люк сверху снова открывается и сверху высыпают белое вещество, а потом выливается пара ведер воды.
— Дезинфекция, чтобы тебя блохи не заели псина, — слышится издевательский гогот сверху и люк с грохотом падает на место.
По помещению распространяется едкий, разъедающий глаза, запах хлорки. Твари! Знаю, я эти штучки. В горле першит и кажется, что дышать вообще не возможно. Глаза сильно слезятся и начинают гореть. Убил бы гадов! Зато воды у меня теперь много, правда от этого, почему-то не легче. Снимаю с себя майку складываю в несколько слоев, смачиваю водой из котелка и стараюсь дышать через нее.
Всю ночь казарма второй роты провела на осадном положении. По распоряжению Эдика, взявшего командование на себя, двери забаррикадировали как в самый первый день, когда новое пополнение прибыло из учебки. Избитый Рамазан молча лежит на своей кровати. Его нашли валяющимся на земле около спортгородка и на руках притащили в расположение казармы. Баирову сильно досталось. Лицо у него все в гематомах, глаза заплыли и только упрямый злой огонек прорывающийся через узкие щелочки, говорит о том, что он не забудет и отмстит своим обидчикам. Ни Юры, ни Ромы Бергмана так и не было всю ночь. В спальню несколько раз пробовали ломиться с угрозами люди Жоржа, но поняв, что дверь забаррикадирована, быстро остыли, пообещав разобраться завтра. Эту ночь никто почти не спал. А утром, когда баррикада была снята Эдик, которому край как нужно было узнать, что случилось с Юрой и Ромкой, выскользнул из спальни, возложив на время своего отсутствия командование на Карасева. Вернулся он через час, и его лицо было очень хмурым.
— Ну, что ты узнал? — кинулись к Эдику товарищи.
— Юра на «губе». Ему вчера за драку пять суток влепили, а Ромки так нигде и нет.
— Может он тоже на «губе»? — Предположил Коля Терещенко.
— Нет, его там нет, — покусывая губу, помотал головой мрачный как туча Ханикаев.
Воздух в контейнере влажный и жаркий. Дикая вонь проникает в каждую щелочку. Снова стук металлической кувалды по стенкам контейнера. Вода с пола частично стекла в сливную яму, а частично испарилась, и запах хлорки стал не таким острым. Мне очень повезло, что здесь есть эта сливная яма. Иначе мое положение было бы гораздо хуже. А сейчас терпимо, не приходится хлюпать босыми ногами по воде. На такой жаре за день пол полностью просохнет и я смогу постелить китель и сесть на него.
— Эй Костыль, как ты там, падла? — Слышу знакомый издевательский голос.
— Отдыхаю как на курорте в Сочи. Тебе не понять, ты же, наверное, кроме козьих какашек ничего не видел, — Весело кричу в ответ — А как твоя ножка или ручка, не знаю который из вас навестить меня пришел? Не сильно бо-бо? А то присоединяйся, я тебя тут еще немного полечу.
Это точно один из братьев Резвановых, не знаю правда который.
— Нормально моя нога, — слышу спокойный голос. — До свадьба заживет. А вот жопа твоего дружка еврейчика останется разорванной уже навсегда. Дырка у него была узкая, еще целочка оказался, что было вдвойне приятно. Теперь замуж точно никто не возьмет. Зачем настоящему мужику порченная баба?
У меня все внутри холодеет, а потом ярость горячей волной бьет в голову. Неужели они что-то сделали с Ромкой? Твари! Не прощу! Диким усилием воли сдерживаю себя.
— А все таки вы оба пидары, раз только о мужских жопах говорить можете, — спокойно отвечаю — Те кто трахаются с мужиками, все пидары, и тут неважно, кто сверху, а кто снизу.
В металлическую стенку контейнера что-то начинает сильно бухать.
— Ты кого пидаром назвал, сука! Я тебе самого сделаю пидаром, билять! — В истерике орет Резванов, поминая всю мою родню до седьмого колена и живописуя, что он с ними со всеми делать будет. Судя по его скудной фантазии, ничего хорошего.