Так разговор переходил в русло отвратительных и жестоких выяснений, от которых можно спасаться только бегством. И вот Игорь принял такое странное решение.
Уволив со скандалом очередную девицу, которая назвала Иру «старой и костлявой кобылой», он выбрал самое кроткое существо, какое встречал в своей жизни, – с ангельским голосом, с хрупкой, полудетской фигуркой, невинными, удивленными глазами, – и послал на арену настоящих битв сильных характеров, какой является его дом.
Через три месяца, утром в понедельник, после выходных, Катя смотрела широко открытыми глазами в потолок и ощущала только бессилие. Оно сковало ее руки и ноги. Оно останавливало течение крови, угнетало дыхание, не давало преодолеть сопротивление воздуха и шевельнуться.
Катя понимала одно: ей легче было бы сделать рывок, чтобы броситься с гранатой под танк, чем встать и пойти на работу. На эту нескончаемую пытку унижением, стыдом, пониманием собственной бесполезности, а в последнее время еще и страхом. Изнуряющим, позорным и паническим страхом.
Ее воспитанник – здоровенький и славный внешне мальчик Петя – казался ей монстром, беспощадным и жестоким. Его мать Ирина с ее безупречно прямой спиной, солдатской выправкой, металлическим голосом и стальным немигающим взглядом пугала Катю до тошноты, до онемения. Хозяин Игорь…
В нем одном было какое-то человеческое понимание, но ей давно стало ясно, что он ни в какой ситуации не придет ей на помощь. Хотя бы потому, что это он ее выбрал. А такое поведение по всем Катиным простым, чистым и по-детски максималистским представлениям было предательством.
Вздох матери в соседней комнате мгновенно поднял Катю, как сильный разряд электрическим током. Все ее нервы напрягаются от любого звука и шороха из соседней комнаты.
Катя выбежала, на ходу натягивая халат, и увидела, что мама самостоятельно перебралась из кровати в свое шикарное кресло, управляемое, как великолепный современный автомобиль, разложила в нем складной поднос и даже налила себе в чашку горячий чай из термоса.
Это кресло подарил им Игорь Зимин после первого месяца Катиной работы. Так растрогался, услышав, как Петя старательно поет вместе с Катей под ее гитару романс на стихи Ахмадулиной.
Игорь вошел в детскую, изумленно остановился, прислушался, потом рассмеялся и вдруг, кажется, прослезился.
Это кресло. Этот новый взгляд мамы – спокойный, умиротворенный, из него ушли боль, страшная тревога и тоска. Она уже сказала сиделке, чтобы та приходила всего на три часа в день. Ей хочется самой заниматься несложными делами, она опять может читать, слушать музыку. И все это – не Катина заслуга и, уж конечно, не результат визитов на ходу дежурных терапевтов.
Это деньги Зимина. Самые лучшие, дорогие лекарства, консультации у настоящих специалистов, процедуры. Значит, надо собираться и возвращаться туда, откуда в пятницу она просто бежала в слезах отчаяния, гнева и, конечно, страха.
В пятницу она повела Петю на вечернюю прогулку. Родителям ребенка казалось, что у нее что-то получается. Да, успехи были. Удавалось задержать его нетерпеливое внимание на пару часов – заниматься письмом, арифметикой. Все в форме таких занимательных игр, что Катя иногда вся взмокала от усталости и напряжения. Получалось заинтересовать Петю хорошей книжкой, увлечь настоящей музыкой.
Петь с Катей ему даже понравилось, стал попадать в ноты, немного регулировать свой негнущийся, как у мамы, голос. Но барьер…
Какая-то человеческая граница между Катей и ребенком, который с каждым днем обживал свою роль властелина и потребителя, – она оставалась такой же непреодолимой, как в первый день. Катю всякий раз с той же силой шокировало отношение Пети к абсолютно всем людям. Они существовали или для того, чтобы ему было удобно, комфортно, радостно, или для того, чтобы ему помешать. Во втором случае включалась агрессия.
В тот вечер они пришли на дворовую детскую площадку. Это был час привычных испытаний для Кати. Петя вел себя грубо, задевал детей, орал без всякого повода. На Катю смотрели с неудовольствием и даже возмущением другие взрослые. Иногда презрительно поучали, называя мамашей. Вот уж чего ей хотелось меньше всего, так это быть матерью Пети. Но отмучилась в очередной раз. Направились к дому. Почти подошли к подъезду.
Катя то ли задумалась, то ли потеряла бдительность от усталости, но они слишком близко приблизились к женщине с небольшой собачкой, которые тоже заходили в подъезд.
Катя уже встречала их не раз, знала, что собачка старенькая, очень больная. Это был очень трогательный пушистик с доверчивым взглядом, который отважно пытался стоять и ходить на дрожащих, совсем ослабевших лапках.