Катя не успела рот открыть, чтобы поздороваться с хозяйкой… Петя с воплем рванулся к песику и ударил его ногой. Кричал: «Ненавижу собак».
На мгновение Катю парализовало, она услышала, как в глухом тумане, двойной, тонкий, жалобный стон – женщины и собаки. А Петя еще и еще пинал лежащую жертву ногами.
Дальше все было на автопилоте. Произносить слова, кричать не имело смысла.
Катя вцепилась в капюшон и воротник Пети и трясла его с такой яростью, что не чувствовала немаленького веса. Ему, конечно, не было больно. Но он притих и не сопротивлялся от великого изумления.
Женщина унесла свою собаку. Катя подтолкнула Петю в вестибюль подъезда. И там он, потеряв равновесие, не очень удачно упал: зацепил носом колонну.
Катя помогла ему встать, достала платок, чтобы вытереть кровь с лица. Он оттолкнул ее руку. Так они и вошли в квартиру. Сразу наткнулись на живописную фигуру Ирины, которая стояла в холле, готовая к выходу. Она собралась на торжественный прием.
Катя, как в фильме ужасов, смотрела на пронзительно-желтую тунику с огромным черным бантом из тончайшей вуали. Это было даже эффектно, стильно, но в той ситуации желтый отблеск ткани, траурная отделка так страшно оттеняли застывшее в восковой ненависти лицо.
Да, тут все и началось. Допрос с пристрастием, Петино вранье, срочный вызов детского врача.
– Иди, – процедила Ирина через час растоптанной Кате. – И в понедельник не вздумай опаздывать. Придется искупить, загладить, отслужить. Уволить тебя может только тот, кто нанял. А сейчас пошла вон.
Катя пришла в тот понедельник. Дома были только Петя и кухарка. В детской царила атмосфера восстановления ребенка после тяжкого заболевания. Петя валялся в пижаме то на диване, то в кресле, болтал ногами, включал одновременно мультики и компьютерные игры. Кухарка таскала ему в промежутках между обычным питанием вкусные «перекусы»: что-то воздушное, вкусно пахнущее на маленьких тарелочках или порезанные почищенные смеси фруктов.
Парень сталкивал грязные тарелки на пол, был весь перемазан соком и кремом. На носу розовела маленькая царапина. Катя заметила у стены новые яркие коробки из-под новых игрушек.
День прошел в принципе как обычно. Петя не только вел себя почти нормально, но временами Катя ловила на себе его вопросительный взгляд: так почему же ты не жалеешь меня, не искупаешь, не заглаживаешь, не отслуживаешь? Мама же сказала.
А в Кате дрожало какое-то больное ожидание худшего. Она не могла ни на чем сосредоточиться. И наконец решилась позвонить хозяину:
– Игорь Валентинович, разрешите мне уйти сегодня раньше. Немного простудилась, боюсь заразить Петю. Дома Маша, кухарка.
– Конечно, Катенька, – спокойно ответил Игорь. – Иди отлежись, если будет хуже, обязательно позвони мне. Я пришлю врача. И не вздумай приходить завтра. Мы обойдемся.
Катя так и не поняла: он не в курсе того, что было, или просто решил, что это ерунда, обычная истерика жены на ровном месте. Скорее всего, второе.
Катя сказала Пете, что ей разрешили раньше уйти домой, так как она плохо себя чувствует.
– Я скажу Маше, чтобы она почаще к тебе заходила. Ты тоже отдыхай.
Странно: у ребенка вдруг дрогнул подбородок, его розовый рот свернулся в гримасу разочарования. Или? Неужели Петя по-своему к ней привязался? По-своему у него – это значит, совершенно не так, как у других людей.
Она улыбнулась ему ободряюще и вышла в холл. В это время из кабинета Игоря вышел Максим Петрович Смирнов, особо приближенный юрист хозяина по самым деликатным и секретным делам. Они эти дела чаще всего обсуждали именно дома, в кабинете, за закрытой дверью. Максим Петрович был наделен правом приходить в любое время и брать или оставлять какие-то важные документы.
Они вышли из дома вместе. Максим Петрович не свернул к своей машине, а вышел с Катей из двора и медленно пошел рядом, очевидно, собираясь проводить ее до метро.
Это был очень стройный и элегантный человек с каким-то особым стилем и шиком. Легкая, крадущаяся и в то же время очень уверенная походка. Красивая голова очень правильной формы, серебряный ежик волос и нарочито небрежная, сознательно сохраненная щетина на щеках, всегда одинаковая и явно ухоженная. Лицо освещал пристальный и проницательный взгляд.
Кате казалось удивительно красивым его лицо. Строгое, значительное, с легким намеком на главный секрет. Возможно, то был секрет особого понимания всех остальных людей.