Враги и конкуренты у него, конечно, есть. Почему не заслать к нему такую нежную ромашку, чтобы получать какой-то компромат.
На следующий день он не поехал на работу, боялся, что за ним будут охотиться все журналюги. Телефон его раскалился от звонков. О том, что из всего этого вытекает для Кати, он даже не успел подумать, пока не приехал Максим. Он и сообщил, что против Кати возбудили уголовное дело, заявление написала Ирина. В качестве мотива она указала месть. Якобы Катя избила их сына, Ирина сделала ей выговор, она затаила зло. К заявлению приложила справку домашнего врача о травме и носовом кровотечении Пети.
Игорь поступил так, как обычно делал в самые неприятные моменты жизни. Он технически якобы участвовал в обсуждении, но на самом деле ушел во внутреннюю эмиграцию. Его в этом нет, он посмотрит на все со стороны. Так удобнее всего принимать свои решения, когда возникнет очевидность и необходимость. Хорошо уже то, что Ирина взяла на себя главную разоблачающую роль как участник домашнего конфликта с гувернанткой.
– Ты должен сказать следователю, что уверен в ее вине, – требовала Ира. – У них есть ее отпечатки на твоем столе.
– Ира, я так не скажу, потому что я не уверен. Они нашли на моем столе отпечатки и Максима, и твои, и Пети. А тот, кто это сделал, мог быть вообще в перчатках. Вдруг действительно проник… К нам по нескольку раз на дню приходят курьеры и поставщики. Кто угодно мог пролезть под этим видом.
– Хорошо, но ты можешь сказать, что допускаешь, будто это сделала Катя?
– Только в одном случае. Если вторым вопросом будет: допускаю ли я, что это сделал кто-то другой. Я это допускаю.
Ирина согласилась, но только после разговора со следователем Игорь понял, что второго вопроса не было.
В каком-то тошнотворном тумане он слушал, как Ирина наседает на Максима. Она требовала, чтобы он вспомнил, как Катя крутилась рядом с кабинетом, когда он пришел с документами. Приводила какие-то доводы, говорила, что он, скорее всего, о чем-то умалчивает из жалости. А он самый авторитетный свидетель.
Максим слушал ее внимательно, не прерывая. Затем произнес:
– Ира, я правильно понял: ты просишь меня об услуге лжесвидетельства? Я сказал то, что сказал. Именно это повторю следствию. Если действительно потащишь Петра на допрос, поприсутствую в его интересах.
А показания Пети Ирина разучивала с сыном как стихи.
Он посмотрел на часы, когда Катя вышла из детской, когда вернулась.
Максим, услышав из коридора фрагмент подготовки, сказал Игорю:
– Ты понимаешь, что они посадят девочку?
– Что делать, – ответил Игорь. – Только такой печальный результат может отвлечь неприятности от нас всех. И ты же понимаешь, что у Кати была возможность так поступить. И этот ужасный поступок с избиением ребенка. Выходка с видео могла быть истерическим следствием.
Следователь был доволен. Скандальное дело без особых усилий складывалось и завершалось как по нотам. Главное, народ такой приличный, что судье не придут в голову никакие сомнения. Настроение было таким хорошим, что он постоянно вступал в воспитательные беседы с Катей:
– А ты от их бабок варежку открыла. Решила, что ты для них что-то значишь. И пацану можешь нос разбить, и с хозяином шутку выкинуть. Не за то место он кого-то подержал. А у этого места такой папаша, что он и твоего хозяина может выгнать. Или ты этого хотела? Между нами признайся, не для протокола. Ладно, можешь молчать. Твое признание не так важно. Хозяйка уверена, хозяин и кухарка показали, что допускают, что только у тебя и была такая возможность, когда все на работе. Юрист Смирнов будет присутствовать на опросе мальчишки, который вряд ли тебя сильно любит после того, как нос разбила.
Все, что чувствовала, что видела вокруг себя Катя, – это было черное, страшное, вселенское предательство. Вся враждебность и ненависть мира против нее одной.
Она уже давно не могла плакать. Заставляла себя что-то глотать, чтобы не валиться с ног и ухаживать за мамой. По вечерам тупо и напряженно смотрела на полки аптечки, забитой мамиными лекарствами. Если все это выпить сразу, если потом капельку потерпеть… И от окон она себя оттаскивала: так еще проще – просто улететь. Она никому не нужна, кроме мамы. Она для всех и навсегда ужасна, преступна, порочна. Ее нельзя брать на работу, допускать к детям. Ее место – страшная тюрьма, и это без вариантов. Но надо пока терпеть и жить. Есть ответственность. И есть любовь и жалость. Это не погибло в таком кошмаре.
Катино сердце разрывает жалость к маме. Что будет с ней?