— Ничем, увы, не смогу помочь, — сказал он, изображая сожаление. — У нас уже все урезали, все должности сократили. Никого не осталось, на чье место можно было бы вас взять. Мисс Уисс у нас ведь уже двенадцать лет.
— Может, стоило бы поговорить с самим мистером Эддингтоном?
— Сейчас его нет в Нью-Йорке, но все равно это ничего не даст.
Она потерпела поражение, однако продолжала терпеливо расспрашивать:
— А есть ли надежда на какие-то перемены, скажем, в следующем месяце?
Батлер пожал плечами:
— Кто же может знать, как все пойдет дальше? Я буду иметь вас в виду, как только что-то подвернется.
Но все же, не выдержав, добавил:
— Зайдите примерно через неделю, во второй половине дня, между тремя и четырьмя.
Миссис Саммер встала; она выглядела куда старше, чем поначалу, когда только пришла к нему.
— Хорошо, зайду.
Она стояла, тиская перчатки, а глаза ее, казалось, смотрели куда-то за стены кабинета — в неведомое пространство.
— Если у вас тогда ничего для меня не будет, я, пожалуй, вообще со всем этим покончу.
Она стремительно подошла к окну — он даже привстал.
— Девять этажей — хорошая высота, — заметила она. — Можно много о чем еще раз подумать, пока долетишь…
— О, не говорите так. Вам еще повезет, вот увидите.
— «Смерть деловой женщины: прыжок с девятого этажа», — произнесла миссис Саммер, ее взгляд был все еще устремлен куда-то за окно. Она вздохнула тяжко и мучительно и повернулась к двери. — До свидания, Говард. Если ты хорошенько обо всем подумаешь, то поймешь, что я была права, когда даже не попыталась полюбить тебя. Приду как-нибудь на той неделе, между тремя и четырьмя.
Он хотел было предложить ей пять долларов, но побоялся, что в душе его что-то надломится, а потому отпустил ее с пустыми руками.
Он увидел ее через прозрачный уголок в дверном стекле: там было стерто матовое покрытие. Она выглядела еще более изможденной, чем на прошлой неделе, и явно волновалась, вздрагивая всякий раз, как кто-нибудь входил или выходил. Одна ступня, спрятанная под кресло, была повернута боком, и он увидел овальную дырку в подошве, заделанную изнутри белой картонкой. Когда ее фамилия прозвучала по телефону, он лишь сказал: «Попозже!», распаляя нарочно свое раздражение, недовольный тем, что она явилась немного раньше трех; однако истинная причина гнева крылась в том, что у него не было никакого желания снова с нею встречаться. Чтобы отсрочить свое решение, на подсознательном уровне уже принятое, он продиктовал несколько писем и поговорил по телефону с главным офисом компании. Закончив разговор, он увидел, что на часах без пяти четыре, а ведь он вовсе не собирался держать ее тут целый час. Он позвонил мисс Уисс, чтобы та передала: у него нет для миссис Саммер никаких новостей и что сегодня он не сможет ее принять.
Сквозь стекло он увидел, как она восприняла эту новость. Ему показалось, что она пошатнулась, вставая, и только закрывала время от времени глаза, слушая мисс Уисс.
— Надеюсь, больше она сюда не явится, — сказал Батлер самому себе. — Не могу же я нести ответственность за всех безработных в этом городе. Я бы с ума тогда сошел.
Позже он спустился по лестнице и вскоре окунулся в изнурительную, не дающую дышать городскую жару; по пути домой дважды останавливался у киосков с газированной водой выпить чего-нибудь холодного. У себя в квартире он запер дверь — в последнее время он часто это делал, как будто отгораживался от всех этих кошмаров, творившихся снаружи. Он занялся домашними делами: разложил на полках белье из прачечной, вскрыл конверты со счетами, почистил свой костюм и повесил его в шкаф — он был человеком очень аккуратным, и все время вполголоса напевал:
Песня эта ему порядком поднадоела, но он то и дело ловил себя на том, что мурлычет ее себе под нос. Иначе он разговаривал бы сам с собой, как это делают многие одинокие мужчины.
— Так-так, ну вот: две цветные рубашки и две белые. Сначала эту доношу, потому что она уже почти рвется. Да, почти рвется… Так, семь, восемь и эти две в стирку — всего десять…
Шесть вечера. Все конторы опустели; люди мчатся из лифтов наружу, на лестницах кишат толпы. Однако сегодня в этой картине для Батлера что-то изменилось, что-то очень важное; он углядел, как кто-то пробирается по лестнице вверх, преодолевая толчею, очень медленно, останавливаясь передохнуть на каждом этаже. Или ему уже мерещится?