— Мистер Ханнафорд…
То был бледный, тщедушный юноша; лицо его казалось смутно знакомым, но Джордж не смог вспомнить, где его видел раньше.
— Мистер Ханнафорд? — повторил молодой человек. — Я признал вас по фотографиям.
Он посмотрел на Джорджа не без некоторого благоговения.
— Чем могу служить?
— Не могли бы вы пройти сюда?
— А в чем дело? Я вас не знаю.
— Моя фамилия Донован. Я брат Маргарет Донован. — Лицо его слегка посуровело.
— С ней что-то случилось?
Донован указал в сторону двери:
— Пойдемте сюда.
Теперь голос его звучал уверенно, почти угрожающе.
Джордж чуть помедлил, а потом прошел в библиотеку. Донован вошел следом и встал по другую сторону стола, расставив ноги и опустив руки в карманы.
— Ханнафорд, — сказал он тоном человека, который пытается взвинтить себя до гнева. — Маргарет требует пятьдесят тысяч долларов.
— Что за чушь вы несете? — недоверчиво воскликнул Джордж.
— Маргарет требует пятьдесят тысяч долларов, — повторил Донован.
— Вы — брат Маргарет Донован?
— Да.
— Я вам не верю. — Впрочем, он успел различить их сходство. — А Маргарет знает, что вы здесь?
— Она меня сюда и послала. За пятьдесят тысяч она вернет вам эти два письма и не станет задавать никаких вопросов.
— Какие два письма? — Джордж не смог подавить усмешку. — Это очередная шутка Шредера, да?
— Никакая это не шутка, Ханнафорд. Я имею в виду письма, под которыми вы подписались сегодня днем.
Через час Джордж, будто в тумане, поднялся наверх. Вся эта афера была одновременно невероятной и совершенно бесстыжей в своей неуклюжести. Оттого что подруга, которую он знал уже семь лет, заставила его подписать бумаги, которые на деле были совсем не тем, чем должны были быть, все окружающее внезапно сделалось призрачным и лишенным основания. Даже и сейчас его больше волновало, почему это произошло, чем как из этого выпутываться; он попытался мысленно воссоздать все шаги, которые привели Маргарет к этому не то безрассудному, не то отчаянному поступку.
Она уже десять лет работала помощником режиссера в разных кинокомпаниях; зарабатывала поначалу двадцать, а теперь сто долларов в неделю. Была хороша собой и умна, в любой момент по ходу всех этих лет могла попроситься на пробу, но ей чего-то не хватало — не то инициативности, не то честолюбия. Не раз случалось и так, что высказанное ею мнение создавало или ломало чью-то карьеру. И тем не менее она по-прежнему ждала у режиссерского локтя, все отчетливее осознавая, как ускользает время.
Сильнее всего Джорджа поразило то, что именно его она выбрала в жертвы. Однажды, примерно за год до свадьбы, между ними вроде как возникло некоторое влечение; он свозил ее на бал в Мэйфере и, помнится, по дороге домой в тот вечер даже поцеловал в машине. Неделю примерно тянулся их спотыкливый флирт. Он не успел развиться ни во что серьезное — Джордж уехал на Восточное побережье и там встретил Кэй.
Молодой Донован показал ему копии писем, которые он подписал.
Они были отпечатаны на машинке, которую он держал в своем бунгало на студии, а составлены были аккуратно и убедительно. То были якобы любовные письма, из которых следовало, что он любовник Маргарет Донован, что он хочет на ней жениться и потому собирается подать на развод. Все это было совершенно невероятно. Наверняка утром кто-то видел, как он их подписывал; наверняка кто-то слышал ее слова: «Инициалы у тебя те же, что у мистера Харриса».
Джордж вымотался. На следующей неделе ему предстояло сниматься в сцене футбольного матча, и он к этому готовился, играя дублером в команде университета Южной Калифорнии; он привык ложиться и вставать вовремя. В самой середине проигрывания в мыслях путаного и отчаянного эпизода с участием Маргарет Донован и Кэй он внезапно зевнул. Механически поднялся наверх, разделся и лег в постель.
Перед самым рассветом в сад к нему явилась Кэй. Мимо него теперь протекала река, и суда, тускло освещенные зелеными и желтыми фонариками, медленно проплывали вдали. Нежный звездный свет моросью опускался на темное сонное лицо мира, на черные таинственные торсы деревьев, на безмятежно поблескивающую воду и на дальний берег.
Трава была сырой, Кэй шагала к нему стремительно; тоненькие ночные туфли промокли от росы. Она поставила ступни ему на ботинки, придвинулась ближе и подняла к нему лицо, как поднимают книгу, раскрытую на нужной странице.
— Подумай о том, как ты меня любишь, — прошептала она. — Я не прошу, чтобы ты всегда меня так любил, но я хочу, чтобы ты запомнил.