— Для меня ты всегда останешься такой.
— Нет-нет; но пообещай, что запомнишь. — Из глаз ее покатились слезы. — Я стану другой, но где-то очень глубоко внутри всегда останется та, которую ты видишь сейчас.
Сцена медленно угасла, Джордж выпутался из тенет сна. Сел в постели; уже настало утро. Он услышал, как во дворе перед домом нянька наставляет его сына в том, как подобает вести себя воспитанным двухмесячным младенцам. В соседнем дворе маленький мальчик прокричал загадочную фразу: «Кто напустил на меня этот барьер?»
Не снимая пижамы, Джордж пошел к телефону и позвонил своему адвокату. Потом вызвал слугу, и, пока его брили, из хаоса предыдущей ночи постепенно выкристаллизовался определенный порядок. Первое — разобраться с Маргарет Донован; второе — сохранить это в тайне от Кэй, которая в ее нынешнем состоянии способна поверить во что угодно; третье — полностью помириться с Кэй. Это представлялось ему самым важным.
Он почти оделся, когда внизу зазвонил телефон; чутьем угадав опасность, он снял трубку.
— Алло… А, да. — Подняв глаза, он убедился, что обе двери закрыты. — Доброе утро, Хелен… Да, спасибо, Долорес. Я буду говорить по этому аппарату. — Он дождался, когда внизу щелкнула положенная на рычаг трубка.
— Как ты там сегодня, Хелен?
— Джордж, я по поводу вчерашнего вечера. Ты просто не представляешь, как мне стыдно.
— Стыдно? За что тебе стыдно?
— За то, как я с тобой себя вела. Прямо не знаю, что на меня нашло, Джордж. Я всю ночь не спала, переживала из-за этого ужаса.
Во взвихренный разум Джорджа вкрался новый элемент хаоса.
— Не говори глупостей, — сказал он. А потом, к собственному отчаянию, услышал свой голос, который продолжал: — В первый момент я тебя не понял, Хелен. А потом сообразил.
— Ах, Джордж, — проговорила она через миг, совсем тихо.
Вновь молчание. Он начал застегивать запонку.
— Я не могла не позвонить, — сказала она после паузы. — Не могла все это вот так оставить.
Запонка упала на пол; он встал, чтобы поднять ее, а потом настойчиво произнес в трубку: «Хелен!», дабы скрыть тот факт, что на миг отвлекся.
— Что, Джордж?
Тут открылась дверь из прихожей, и в комнату, излучая легкое неудовольствие, вошла Кэй. Помедлила.
— Ты занят?
— Не особенно. — Несколько секунд он таращился на трубку.
— Ну, до свидания, — пробормотал он отрывисто и разъединился. Повернулся к Кэй. — Доброе утро.
— Я не намеренно тебе помешала, — произнесла она отчужденно.
— Ты мне не помешала. — Он запнулся. — Звонила Хелен Эйвери.
— Не мое дело, кто тебе звонил. Я пришла спросить, едем ли мы сегодня в Коконат-Гроув.
— Присядь, Кэй.
— Я не хочу говорить.
— Присядь на минутку, — произнес он нетерпеливо. Она села. — Сколько ты еще будешь это продолжать? — спросил он.
— Я ничего не «продолжаю». Просто между нами все кончено, Джордж, и ты знаешь это не хуже, чем я.
— Бред какой-то, — сказал он. — Всего неделю назад…
— Это не имеет никакого значения. Это надвигалось уже несколько месяцев, и вот теперь все кончено.
— Ты хочешь сказать, что больше не любишь меня? — Нельзя сказать, чтобы он сильно встревожился. Такие сцены бывали между ними и раньше.
— Не знаю. Наверное, в определенном смысле я всегда буду тебя любить. — Тут она вдруг разрыдалась. — Господи, как же это грустно. Он так давно в меня влюблен.
Джордж вытаращился на нее. Столкнувшись лицом к лицу с подлинным, по всей видимости, проявлением чувств, он не смог найти никаких слов. Она не злилась, не угрожала, не притворялась; она вообще о нем не думала, будучи полностью поглощена своими чувствами к другому человеку.
— Да ты о чем? — выкрикнул он. — Ты что, хочешь сказать, что любишь другого?
— Не знаю, — откликнулась она беспомощно.
Он сделал шаг в ее сторону, потом подошел к кровати и лег, уставившись с несчастным видом в потолок. Через некоторое время в дверь постучала служанка и сообщила, что внизу дожидаются мистер Буш и мистер Касл, адвокат Джорджа. Для него факт этот оказался лишенным всяческого смысла. Кэй ушла к себе в комнату, он встал и двинулся следом.
— Пусть им скажут, что нас нет дома, — проговорил он. — А мы куда-нибудь съездим и обсудим все это.
— Не хочу я никуда ехать.
Она уже была далеко и с каждой минутой делалась все загадочнее и отстраненнее. Вещицы на ее туалетном столике будто бы принадлежали чужому человеку.
Он заговорил — сухо, торопливо:
— Если ты что думаешь про Хелен Эйвери, так это вздор. Я никогда никем не интересовался, кроме тебя.