Из всего, что происходило в этом богом забытом шведском городке, больше всего святого отца тревожили глаза этого малыша — прекрасные глаза, с ресницами, которые как-то неохотно расходились из век и загибались назад, будто хотели снова хоть разок встретиться с ними.
Молчание продолжалось еще мгновение, пока Рудольф ждал, а священник силился ухватить мысль, ускользавшую все дальше и дальше, и часы тикали в обветшалом доме. Потом отец Шварц тяжело уставился на мальчишку и заметил чудным голосом:
— Когда множество людей собирается в наилучших местах, возникает сияние.
Рудольф вздрогнул и украдкой глянул в лицо отцу Шварцу.
— Я говорю… — начал священник и умолк, навострив ухо. — Слышишь, как стучит молоток, как тикают часы, жужжат пчелы? Так вот, ничего в этом хорошего нет. Только и нужно, чтобы много людей скопилось в центре вселенной, где бы он ни находился, и тогда… — его влажные глаза понимающе расширились, — появится сияние.
— Да, отче, — согласился Рудольф, уже побаиваясь.
— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Ну, раньше я хотел стать бейсболистом, — нервно ответил Рудольф, — но теперь я думаю, что это не самая правильная мечта, так что я, наверно, пойду в актеры или в морские офицеры.
Снова священник пристально посмотрел на Рудольфа.
— Я понимаю, что именно ты хочешь сказать! — воскликнул он исступленно.
Рудольф ничего определенного сказать не хотел, и домыслы святого отца усилили его замешательство. «Это сумасшедший, — подумал он, — я его боюсь. Он хочет, чтобы я ему как-то помог, а я не хочу ему помогать».
— У тебя такой вид, словно все уже сияет! — вскрикнул отец Шварц. — Ты когда-нибудь бывал на празднике?
— Да, отче.
— А ты заметил, что все там одеты как подобает случаю? Именно это я и хочу сказать. Просто, когда приходишь на вечеринку, наступает момент… когда все подобающим образом одеты. Может, пара девчушек у входа, какие-то мальчики, перегнувшиеся через перила, и повсюду вазы, полные цветов…
— Я бывал на многих вечеринках, — сказал Рудольф, радуясь, что беседа потекла в ином русле.
— Конечно, — в голосе священника звучало торжество, — я так и знал, что ты со мной согласишься. Но моя теория такова: когда огромное множество людей собирается вместе в наилучших местах, то всегда возникает сияние.
Рудольф поймал себя на мысли о Блэчфорде Сарнемингтоне.
— Пожалуйста, послушай меня! — нетерпеливо приказал священник. — Хватит терзаться насчет того, что случилось в субботу. Апостасия подразумевает абсолютное проклятие только в предположении предшествующей безупречной веры. Это тебя успокоит?
Рудольф не понял ни единого слова, но кивнул, священник кивнул в ответ и снова погрузился в свое непостижимое состояние.
— Подумать только, — воскликнул он, — у них есть лампы, огромные, как звезды, можешь себе представить? Я слышал, что в Париже или где-то еще есть такие лампы — огромные, как звезды. И они есть у многих — у многих весельчаков. Чего только нет у них, и даже такое, что нам и не снилось. Послушай…
Он хотел подойти к Рудольфу, но мальчик отпрянул, и отец Шварц вернулся в свое кресло. Глаза его высохли, и взор его пылал.
— А ты когда-нибудь ходил в парк аттракционов?
— Нет, отче.
— Тогда сходи в парк аттракционов. — Священник неопределенно повел рукой. — Там как на ярмарке, только сияние гораздо ярче. Надо прийти вечером и стать в отдалении, в темноте — под темными деревьями. Ты увидишь, как крутится в воздухе большое колесо из лампочек, как длинные лодки соскальзывают с большой горки прямо в воду. Звучание невидимого оркестра, запах жареного арахиса — и мерцающие огоньки повсюду. Но, видишь ли, это ни о чем тебе не напомнит. Просто будет висеть в ночном воздухе, как яркий воздушный шар, как большой желтый фонарь на столбе.
Отец Шварц нахмурился, как будто вспомнил что-то.
— Только не подходи слишком близко, — предостерег он Рудольфа, — ибо, приблизившись, ты ощутишь только жар и пот. И жизнь.