— Ты прав, — мрачно согласился Ноултон. — Ты, пожалуй, в самом деле прав… Только… господи, каким взглядом она на меня посмотрела!.. Лежит, наверное, сейчас у себя в комнате да все прислушивается к воплям китайчонка…
Эплтон встал и зевнул.
— М-да, ты знаешь… — начал он.
Но Майра не желала больше ничего слышать. Подхватив полы шелкового кимоно, она молнией понеслась по мягкому коридорному ковру — прямиком в свою комнату, едва дыша.
— Боже ж ты мой! — воскликнула она, сжимая кулаки в темноте ночи. — Господи боже ты мой!
Только перед рассветом Майра наконец задремала и погрузилась в путаный сон, который, казалось, все длился и длился и никак не кончался. Но около семи она уже проснулась и равнодушно лежала на кровати, и ее рука с голубыми жилками свешивалась на пол. На стольких балах она запросто могла танцевать до рассвета, а теперь отчего-то ощущала страшную усталость.
Часы за ее дверью отбили очередной час, она вздрогнула, и от этого что-то будто оборвалось в душе: перевернувшись на живот, она принялась безутешно рыдать в подушку. Ее спутанные волосы темной мистической аурой разметались вокруг головы. Это чтобы с нею, с самой Майрой Харпер, какой-то там тип, кого она посчитала робким добрячком, провернул такой дешевенький, вульгарный трюк!..
У него ведь не хватило мужества прямо обратиться к ней и все рассказать начистоту, а потому он вышел на большую дорогу и нанял всех этих, лишь бы ее испугать…
В промежутках между приступами судорожных, лихорадочных рыданий она тщетно пыталась понять, чей же это ум сотворил такой изощренный спектакль. Гордость ее не позволяла допустить, что этот заранее продуманный план мог родиться в мозгу самого Ноултона. Нет, его, наверное, породил этот актеришка Эплтон или толстяк Келли, какие же у него омерзительные пудели.
Только все равно об этом противно говорить и даже думать… Какой стыд!
Тем не менее, когда она в восемь утра вышла из комнаты и, презрев завтрак, проследовала прямо в сад, это была очень сдержанная, гордая молодая красавица, и тени, пролегшие под холодными, вполне сухими уже глазами, были едва заметны. Земля была уже твердая, ведь подморозило, зима близко, и это серое небо и этот невыразительный воздух воспринимались как смутное утешение, они были с ней заодно. Наступил день размышлений, и ей нужно было крепко обо всем подумать.
Свернув за угол, она вдруг увидела Ноултона: он сидел на каменной скамье, обхватив голову руками, в позе глубочайшего отчаянья. На нем была вчерашняя одежда. Похоже, он так и не ложился.
Он не слышал, как Майра приблизилась, остановившись совсем рядом, и даже когда у нее под ногой хрустнула высохшая ветка, он лишь устало поднял голову. Она поняла, что прошедшая ночь была для него весьма драматичной: лицо его было смертельно бледным, а глаза красные, запавшие и ужасно усталые. Он вскочил, на лице его отразился ужас.
— Доброе утро, — спокойно сказала Майра.
— Сядь, — нервно произнес он. — Сядь, давай поговорим. Мне обязательно надо поговорить с тобой.
Майра кивнула и, усевшись рядом, обхватила колени руками и слегка прикрыла глаза.
— Майра, ради бога, сжалься надо мной.
Она удивленно на него посмотрела:
— Ты о чем?
Он застонал:
— Майра, я совершил нечто ужасное — с тобой, с собой, с нами. Мне нечего сказать в свою защиту, я полная дрянь… На меня словно что-то нашло, я обезумел.
— Ничего не понимаю… Ты не можешь хотя бы намекнуть, в чем дело?
— Ох, Майра, Майра…
Подобно всем крупным телам, его признание, казалось, никак не могло сразу набрать нужной скорости.
— Майра… понимаешь… мистер Уитни не мой отец.
— Значит, он тебя усыновил?
— Да нет же! Лудлоу Уитни, конечно же, мой родной отец, просто тот человек, с которым ты уже знакома… он вовсе не Лудлоу Уитни.
— Я знаю, — холодно промолвила Майра. — Это Уоррен Эплтон, он актер.
Ноултон вскочил со скамьи:
— Как! Откуда ты…
— Ну, это несложно, — весьма натурально солгала Майра. — Я его еще в первый вечер узнала. Я его видела лет пять назад в «Швейцарском грейпфруте».
Ноултон был окончательно раздавлен. Он безвольно опустился на скамью:
— Так ты все знала?
— Разумеется. Ну а что было делать? Я просто никак не могла понять, к чему все это.
Невероятным усилием воли он попытался взять себя в руки:
— Я сейчас все расскажу, Майра.
— Слушаю тебя, и очень внимательно.