— Тебе-тебе, Дик! Все твое будет.
Привязав собаку к кусту, Николай Васильевич аккуратно сложил хлопчатобумажный костюм, положил его у воды. Ботинки поставил рядом.
— Охраняй, Дик! Я сейчас.
Отогнав машину примерно на километр, Николай Васильевич, чтобы не оставить следов, вернулся к собаке рекой. Он отвязал поводок, заставил Дика купаться. Уплыть от него к машине никак не удавалось. Пес не отходил от хозяина ни в воде, ни на берегу. О своей горькой участи, какую предназначил ему хозяин, он, конечно, и не догадывался. Наконец ему разрешили зайти за куст к вскрытым консервным банкам, и первый раз в жизни Дик позабыл обо всем на свете. Он не собирался растягивать еду на десять дней, вылизал одну банку, другую, попил из реки воды и только тогда хватился хозяина. Так и не дождавшись его, он вспомнил отданную команду, лег сторожить одежду.
Вечером у реки появились люди, но Дик не обрадовался им. Пришлось немножечко порычать и показать зубы, предупредить людей, что к одежде хозяина подходить нельзя. Было еще светло, когда к реке прибежал знакомый человек, но и его Дик к одежде не подпустил. Команду «охраняй» пес умел выполнять четко. Громкие причитания деревенского знакомого на Дика никак не действовали:
— Его! Его собака! Сегодня у меня был! Утонул? Утонул, значит! А машина куда девалась? Надо милицию звать!
Милицейская машина приехала из города быстро. Никого из милиционеров собака к одежде не подпускала. Кое-где еще сохранились следы от «Жигулей», а другие следы, так решил старший милиционер, искать было незачем. «Насилия быть не могло. С таким псом обидишь, пожалуй! Да и одежда сложена аккуратно. Всего вернее, несчастный случай».
До глубокого вечера местные мужики таскали по реке бредень. Они старались, пользуясь разрешением ловить бреднем не прячась и не оглядываясь. Рыбы попалось много. Мужики устали, белый туман стал окутывать реку, и старший из милицейской машины отдал команду — прекратить поиск. Оставалось найти исчезнувшую машину.
Дик ждал хозяина еще несколько дней. Он знал, что тот обязательно придет к нему, иначе бы он не заставил охранять одежду. Голод донимал все сильнее. Лягушек и стрекоз вблизи от одежды он выловил всех, а отойти подальше не имел права. Когда от голода становилось невмоготу, Дик закрывал глаза и принимался лизать сухие консервные банки. Почти через неделю Дика забрала отозванная из командировки хозяйка.
Супругу утонувшего институт навестил на девятый день. Собрались родственники, близкие друзья, товарищи по работе. Николая Васильевича вспомнили хорошим словом, помянули чаркой. Слезы у вдовы были выплаканы все, она плохо понимала слова соболезнования. Председатель профкома, сморкаясь в носовой платок, передала ей конверт и объяснила:
— Здесь компенсация за неиспользованный отпуск и последняя зарплата вашего супруга…
У входной двери лежал Дик. Он еще не совсем оправился и болел. Пес чувствовал, вокруг него происходит что-то плохое, и лежал тихо, о себе не напоминал. Он еще не мог привыкнуть к сытости, дремал, а ему снились пустые консервные банки и маленькие, скользкие лягушата. Сегодня он видел, как открывают много консервных банок, и запахи их снова напомнили ему реку, появилась противная тошнота, мучившая его много дней.
Иногда Дик переставал дремать и приподнимал голову. Из большой комнаты доносились незнакомые голоса, несколько раз он слышал, как всхлипывает хозяйка. Это настораживало его и заставляло быть наготове. Если его позовут, он не даст хозяйку в обиду, он заступится за нее, он…
Хозяйка не позвала. На всякий случай Дик подполз к порогу большой комнаты, настороженно прислушавшись, различил среди чужих голосов голос хозяйки.
Слова попросил начальник отдела, где прежде работал Николай Васильевич. Он встал, долго смотрел на серебристый бокал и не вытирал слез. Большой, красивый мужчина стоял и молчал. Весь его горестный вид, слезы на лице красноречивее любых слов говорили, как переживает он, потеряв товарища по работе. Знать, конечно, не знал Дик, что сейчас у большого красивого мужчины пронеслось в голове: «А хорошо, что никто не подозревает о моем дурацком разрешении на десятидневный отпуск. Ему-то теперь все равно…»
Дик негромко тявкнул, и все в комнате вздрогнули, так некстати он подал свой голос. Он услышал хозяйку, понял ее недовольство и поплелся на свое место. Требуя внимания, мужчина чуть приподнял свой искристый бокал…
На свои поминки Николай Васильевич успел. Он не стал заезжать в гараж, оставил машину у дома, столичными подарками нагрузил руки, Девять дней для него пролетели, как миг, как приятный сон. Он устал, но то была усталость приятная, и целый день отдыха ждал его впереди. Он ничего не понял, когда соседка из квартиры напротив, встретив его в подъезде, вскрикнула, быстро-быстро перебирая перила, скатилась от него вниз по лестнице. Он открыл дверь собственным ключом и по голосам, доносившимся из комнаты, догадался, что в его квартире много народа. Николай Васильевич нарочно задержался у двери, еще больше удивился, услышав голос своего начальника: «…Он всегда отличался честностью, трудолюбием, пользовался большим авторитетом…»
Едва найдя место на тумбочке среди сумочек, зонтиков и цветов, Николай Васильевич разгрузил свои свертки. Дальше он шагнуть не успел. Дик рванулся ему навстречу, ударил лапами в грудь, отскочил прочь и завыл жутко и радостно — он не научился еще понимать зло. Николай Васильевич шагнул к открытой двери гостиной, окриком утихомирил неуемную радость пса. За окриком он не услышал, как звякнул об пол и разлетелся вдребезги искристый бокал. Он не увидел пока ни жены, ни родных, ни коллег. Каменные лица вытянулись в сторону открытой двери гостиной.