М и к е ш а останавливается среди комнаты, прислушивается. Он не заботится о том, как выглядит.
М и к е ш а. Салют.
Г е н н а д и й. Салют.
М и к е ш а. Готовишься?
Г е н н а д и й. Да так…
М и к е ш а. Я помешал?
Г е н н а д и й. Да нет…
М и к е ш а. А то я уйду.
Г е н н а д и й. Как хочешь.
М и к е ш а. Я посижу, ладно?
Г е н н а д и й. Ладно.
М и к е ш а. Это ничего, что я зашел?
Г е н н а д и й. Зашел и зашел, чего тут.
М и к е ш а. Евгений Львович дома?
Г е н н а д и й. Дома.
М и к е ш а. А-а. Это хорошо.
Г е н н а д и й. Что хорошо?
М и к е ш а. Что дома. Мне нравится, когда он дома.
Г е н н а д и й (рассматривает Микешу). Почему?
М и к е ш а. Что?
Г е н н а д и й. Почему тебе нравится, когда отец дома?
М и к е ш а. Так. Не знаю… Ты, значит, в механический?
Г е н н а д и й. Ну да.
М и к е ш а. Зачем? (Геннадий пожимает плечами.) А мне бы — в Индию…
Г е н н а д и й. Куда?
М и к е ш а. В Индию.
Г е н н а д и й. Почему в Индию?
М и к е ш а (читает несколько строчек из «Вед»). «Не было тогда ни смерти, ни того, что живет вечно; никакого признака, разделявшего ночь и день.
Это единое, бездыханное дышало лишь собственной своей сущностью. Помимо него, не было ничего вообще…» (Грустно улыбнулся изумлению в глазах Геннадия.)
…«Кто знает воистину и кто может здесь сказать, когда это родилось и когда свершился акт творения?
Боги появились позже сотворения мира. Кто же тогда знает, когда появился мир?..»
Г е н н а д и й (с каким-то опасением). Это что?
М и к е ш а. «Веды». Песнь творения. Написано пять тысяч лет назад.
Г е н н а д и й. Тебе нужны эти сказки?
М и к е ш а (тихо). Это не сказки. Это то, над чем человек много думал.
Г е н н а д и й (с некоторым раздражением). А теперь зачем? Нельзя же бесконечно возвращаться назад?
М и к е ш а. Однажды Будда взял в руку…
Г е н н а д и й. Кто?
М и к е ш а. Будда. Однажды он взял в руку пучок сухих листьев и спросил своего ученика Ананду, есть ли вокруг еще листья. Ананда ответил: осенние листья падают повсюду и их не счесть. Тогда сказал Будда: вот так и я дал вам лишь горсть истин, но, кроме них, есть бесчисленное количество других истин, и их тоже не счесть…
Г е н н а д и й. Зачем ты говоришь мне это?
М и к е ш а. Ты спросил об Индии. Я и говорю об Индии. (Пауза.) Зубы вот болят. У тебя зубы не болят?
Г е н н а д и й. Нет.
М и к е ш а! А у меня болят и болят. А которые — не знаю. Пошел к врачу — говорит, здоровы.
Г е н н а д и й. Значит, здоровы.
М и к е ш а. Так ведь болят?
Г е н н а д и й. Это неважно, раз здоровы.
М и к е ш а. Может, и неважно… У тебя мать… как это произошло?
Г е н н а д и й. Ее убили.
М и к е ш а. Я знаю… Но — почему?
Г е н н а д и й. Не почему… На улице.
М и к е ш а. Значит, поэтому твой отец… А моя мать… Она ведь продавщицей. Продавщица в магазине. У нас в последнее время… Вечерами… Я ушел оттуда. Можно, я у вас переночую?
Звонок телефона. Г е н н а д и й снимает трубку.
Г е н н а д и й. Алло! Да, Нина, это я. Конечно, иду. Положу трубку и иду. Какая белка в колесе? А, белка… А я думал, что твой папа может все. Конечно, шучу. Ну, привет! Бегу!.. (Кладет трубку, хватает пиджак, говорит на ходу.) Микеша, ты не знаешь, где достать белку в колесе?
М и к е ш а. Знаю.
Г е н н а д и й. Где?
М и к е ш а. У меня.
Г е н н а д и й. Колоссально! (От дверей.) Ты пойдешь? Или к отцу заглянешь? Ну, пока! (Убегает.)
М и к е ш а стоит в задумчивости. Трогает телефон пальцем. По пути к двери осторожно дотрагивается до вещей, словно хочет услышать от них что-нибудь. У самой двери сталкивается с входящей З и н к о й. З и н к а пьяна, неряшлива, стоит покачиваясь, оглядывает М и к е ш у. Манит пальцем, хотя М и к е ш а рядом, М и к е ш а ускользает.
З и н к а. Ма-альчик… (Что-то вспоминает, решительно двигается к столу и бухает по нему кулаком.) Где?.. Где они?.. (Сдергивает со стола скатерть с посудой.)
В дверях появляется Ф е д о р о в. З и н к а заметила его и пробует приблизиться.
Где мои дети?..
Ф е д о р о в. Зина, идите домой. Идите домой и ложитесь спать.