При оформлении документов Алексей заметил лёгкую растерянность Даниэль, оказавшуюся в новой для неё ситуации. Но она ни к кому не обратилась за помощью. Алексей видел, как решительно она общалась с таможенниками на странной смеси языков, переспрашивала, извиняясь за невежество, легко улыбаясь и располагая к себе безразличных чиновников. Это удивило Алексея: ему расположить к себе эту даму не получилось. Видимо, она включала свое скупое обаяние только тогда, когда сама этого хотела. Алексея это раздражало: он не привык быть ведомым.
Чуть позже, к облегчению Даниэль, автобус медленно тронулся через пропускной пункт, доставив небольшое развлечение группе лицезрением сначала белорусских, потом польских таможенников в салоне автобуса. Пытаясь завязать непринуждённый разговор с дамой, визировавшей паспорта, Алексей наткнулся на столь же холодный приём, как и оказанный ему Даниэль. Обескураженный, он, однако, не потерял своей самоуверенности, переключившись на молоденькую скромную девушку в кресле позади него. Та отвечала лишь смущённым румянцем и потупленными глазами, что явно забавляло Алексея и раздражало Даниэль. Она не могла понять, зачем ему было надо обязательно каждый раз доказывать себе свою неотразимость перед женщинами.
Въезд в Польшу окончился остановкой в Бяла-Подлеске. Что это такое было трудно разобрать – уже стемнело, и все устали от долгого переезда в автобусе. Даниэль игнорировала попытки Алексея помочь ей: она попросту не замечала его нарочитой галантности, которая не одну женщину заставляла трепетать и мнить себя особенной. Но Даниэль сама несла свои вещи, сама открывала двери и вовсе не пыталась выглядеть беспомощной дурочкой. Обескураженный Алексей молча злился, бурчал под нос и заносчиво пытался её задеть. Но Даниэль не обращала на это внимания, лишь вежливо осведомляясь, пойдёт ли он в ванную первым, будет ли смотреть телевизор, приглушить ли звук и можно ли выключать свет в номере. Алексей всякий раз был резок, что на фоне её спокойствия и вежливости выглядело форменным хамством. Но она и на такой само собой разумеющийся вывод не обращала внимания. Вся заносчивость и грубость как будто отскакивали от неё.
Перед сном Даниэль спустилась вниз и вышла на улицу в поисках какого-нибудь магазинчика, чтобы купить хоть что-то поесть. Минимаркета она не нашла, зато наткнулась на небольшой бар. Заказав кружку пива и лёгкую закуску, Даниэль быстро утолила голод. Вернувшись в гостиницу, она постучала в свой номер. Ответа она не дождалась. Тогда она сама открыла дверь в тёмный номер. Вопреки ожиданиям, Алексей уже спал. Один. Глядя на его лицо, белеющее в сумраке, она пожала плечами. Неторопливо раздевшись, она бесшумно легла спать.
Утром Алексей встал раньше неё. Переодеваясь, он смотрел на её лицо на подушке и удивлялся, куда девалась днём эта нежная, трогательная и несомненно прекрасная женщина, и откуда появляется эта холодная мегера, как только Даниэль просыпается. Его взгляд разбудил её, и вся трогательность сошла с лица, которое вновь сделалось привычно холодным и замкнутым. Не говоря ни слова друг другу, они молча привели себя в порядок и спустились к завтраку. Даниэль снова не дала себе помочь. Присоединившись к двум вчерашним пожилым дамам, она, не обращая внимания на Алексея, спокойно позавтракала. Через полтора часа автобус уже ехал мимо выгоревших на летнем солнце полей Польши.
5
Поездка через Польшу ознаменовалась не одним спором, в котором обнаруживались новые познания Даниэль, поражавшие Алексея. Она была начитанна, эрудирована, умна и скромна. И это тоже его раздражало, потому как он начал ловить себя на мысли, что слишком много о ней думает. А она, видимо, не думала о нём вообще, хотя весь путь они просидели рядом, а в гостинице спали в одном номере, кровати в котором были опасно придвинуты одна к другой. Его задевало её равнодушие, бесила её холодность. Но вместе с тем поражала жажда познания этой женщины. Когда не читала, она не сводила глаз с окна автобуса, любуясь сначала Беларусью, потом Польшей. Он видел, как вспыхивали её глаза, когда она видела какой-нибудь старинный дом. А при виде заката её лицо становилось задумчивым и грустным.