9
А Алексей вышел на улицу. Он стоял у входа, курил и думал. Раньше ему не приходило в голову, что обычное мужское поведение может обидеть женщину. В мужских компаниях после нескольких рюмок водки или бутылок пива разговор неизменно переходил к женщинам. Пьяные мужчины обсуждали своих жён, любовниц, смеялись над их словами, поведением, возмущались их привычкам, капризам, обсуждали их фигуры, внешность, нередко спорили между собой о том, чья лучше в постели, делали ставки на то, какую и как быстро можно соблазнить, «уломать», как они говорили. Нередко он сам принимал участие в таких спорах, соблазняя чужих жён и любовниц. Он не видел в этом ничего необычного – они же были друзьями. Один мужской азарт и спорт. Он вспомнил, как осаждали глупые девицы актёров, с которыми он играл и трюки за которых делал. Сколько восторженных глупышек, охваченных стремлением урвать от своего кумира хоть кусочек, осаждали молодого красавца-актёра, который жил и учился за границей, писал и исполнял там песни, снимал клипы, но решил вернуться туда, где родился и где недавно начал сниматься в каком-то дурацком сериале, играя, по сути, себя самого. С ним Алексей познакомился на съёмках какого-то нудного фильма без сюжета, но с кучей спецэффектов и трюков. Ходили слухи, что тот же красавчик будет сниматься в фильме о войне, в роли какого-то глуповатого юнца-командира. На съёмках их совместного фильма Алексею тоже тогда перепало от его щедрот. Вечером Алексей хотел этих женщин, а наутро он их не помнил. Они уходили, не оставляя в его душе ничего. Он вдруг подумал, а что же чувствовали они сами, когда фанатическая истерия проходила? Алексей вспомнил, как его знакомая с возмущением рассказывала ему, что ей отказали в визе в какую-то страну только потому, что она не замужем.
- Значит, неженатый мужчина может кататься по миру, его не считают потенциальным гангстером, жуликом, наркокурьером, шпионом, наконец, что желает зла стране, куда собрался, а незамужняя женщина – потенциальная проститутка, желающая остаться в стране, куда приехала! И где тут равноправие? – бушевала она. – Средневековье, когда женщину считали круглой дурой, бесполезным и безмолвным сосудом греха, прошли века назад, а мужской шовинизм как был, так и есть!
Тогда он только посмеялся вместе с другими мужчинами над этой ничтожной, как он думал, мелочью и глупостями. Но сейчас слова Даниэль, поведение вокруг неё, её реакция на мужское отношение – он вдруг увидел всё в другом свете: эти пьяные скоты, что обсуждали параметры своих жён как стати лошадей и собак, эти ленивые сволочи, пьющие в теньке пиво с утра до вечера, пока их жёны работают, а после ещё и прислуживают им, эти самовлюблённые гады, рассуждающие о политике, знающие, как обустроить государство в частности и мир вообще, но не могущие даже прибить шатающуюся полку в ванной, словом, все они, да и он вместе с ними достойны одного: чтобы их свезли куда-нибудь в безлюдное место и перестреляли. С детства, живя в своем Ростове, он всё это видел в своём дворе. Подвыпившие мужички клянчили у прохожих мелочь на водку, которую потом пили тут же, понося своих жён, которые в это время сбивались с ног на кухне или, согнув спину, стирали их вещи в ванной, умудряясь подтирать носы и попы малолетним детям, а у старших проверять уроки. В его детстве не было техники, которая бы облегчала быт женщин. Но водка и пиво были всё те же. И таким же было поведение мужчин. Тогда и сейчас. Нет, не мужчин – скотов. Но их любят! Их, недостойных даже туфли у женщин целовать, обихаживают, ублажают, терпят их капризы, мании величия, «временные трудности» и «творческие кризисы» «непризнанных гениев». Он вдруг понял Даниэль. Скрепя сердце, Алексей вынужден был признать её правоту. Но вместе с тем в нём снова вспыхнуло желание доказать ей, что, хотя бы он не таков. Зачем ему это было надо? Он бы затруднился ответить на этот вопрос. Он просто хотел переубедить её. О том, что он мог просто в неё влюбиться, он даже не задумывался. Такая мысль показалась бы ему смешной. Разве можно полюбить статую? Нет, он не любил. Это было не так. Пока не так.
Наутро Даниэль маялась похмельем. Кровать Алексея была пуста и заправлена. Самого его не было в номере. Даниэль с горечью оглядела его вещи и потянулась к косметичке за таблетками.
Спустившись вниз, она застала обеденный зал относительно полным – она проспала. Постеснявшись брать себе на вечер еду и вспомнив, что говорила гид по поводу выноса еды с завтрака, она ограничилась чаем с бутербродом – похмелье постепенно проходило, но и есть особо не хотелось. Её скудный завтрак снова проходил в компании двух благодушных старушек. Одна, невысокого роста с всегдашним надменным выражением лица, не забывала подчеркнуть, что она – потомственная дворянка, а её фамилия – Иванова, а не Иванова, знаменитый художник XIX века ей какой-то там дальний родственник, а сама она, выйдя замуж, потребовала от мужа взять её фамилию. Другая, хрупкая старушка с бойкими глазами рассказывала, что она из семьи почтенных коммерсантов, до революции торговавших бакалеей в Твери. В Москве у её семьи был большой купеческий дом, который в нынешнее время выкупил очередной олигарх и устроил себе там родовое гнездо, что вызывало язвительные насмешки бывшей дочери купцов. Они обе мило щебетали в обществе Даниэль, позволяя ей думать о своём.