Ощущать теплоту твоих рук.
Но отчаянье сделало дело:
Я пила хуже всяких пьянчуг.
Я мечтала с тобою о танце,
Но тоска ослепила меня.
И теперь на глаза показаться
Я боюсь, стыдно мне за себя.
Я мечтала о счастье, но в горе
Я мечту растоптала свою.
Презираешь теперь, это больно.
Ну а я… Я, наверно, люблю.
Люблю? Снова любовь! Неужели она влюбилась? Да быть того не может! Эта пора в её жизни давно прошла, страница перевёрнута, сожжена и похоронена. Она действительно когда-то была беззаботна, легкомысленна и влюбчива. В прошлом. Давно. Пока вместе с родителями не умерла прежняя Даниэль. А вместо неё не родилась холодная, циничная, невозмутимая и безупречная госпожа Штегман, которая должна была сама о себе заботиться, пробиваться в жизни, добиваться принадлежащего ей по праву зубами и когтями. Её муж помог этому рождению, он воспитал из неё то, с чем столкнулся Алексей, не человека, а оболочку, не женщину, а биоробота. Она была на хорошем счету как ценный работник в своей конторе. Ей можно было поручить любую работу и оставить её делать без боязни, что она обленится или напортачит. Она была вежлива с клиентами, даже самыми привередливыми и капризными. Сотрудники её не любили за то, что она не сплетничала в курилке, не подсиживала одних на развлечение другим, не гнобила новичков. Но её уважали за всё это. Она была неудобной как человек, но весьма нужной как работник. Её всё устраивало. Пока этот чёртов Алексей не начал свои странные ухаживания.
Зачем мне душу растревожил,
Зачем вселил мне в сердце дрожь?
Я не любила, но, быть может,
Любовь моей душе вернёшь.
Да что это такое? Почему ей в голову лезут эти глупые стихи беспомощного нытика? Неужели на самом деле она столь же слабый человек? Столь же плаксива и готова вешаться со своим нытьём на окружающих? Даниэль не собиралась запоминать эти глупости, когда читала. Но сейчас они, непрошенные, всплывают в её голове. Почему? Зачем? Она этого не хочет! Она хочет вернуть то, что было. А что, собственно, было? Пустота и холод? Неужели она хочет снова в это одиночество? Туда, где ничего не происходило, где она была никому не нужна, где её никто не любил, но лишь использовал? Или Алексей и его руки, обнимающие её спину? Его глаза, такие искренние и честные, горящие от страсти, которую она в нём зажгла? Его губы, которые были такими требовательными, но нежными, жадными, но мягкими, такими возбуждающими, такими желанными? Его руки, которые заставили трепетать её тело, которые обещали так много и, возможно, сдержали бы обещание, в отличие от рук всех других мужчин в её жизни? С досадой вспоминая их недавний поцелуй, она невольно произнесла:
Снова руки по спине
Пробегают осторожно.
Обними меня сильней,
Так, чтоб задохнуться можно.
Она невольно застонала. Да, она, чёрт бы её побрал с её слабой плотью, хотела, чтобы Алексей её обнял, целовал её, ласкал и… прочее. Она наконец хотела почувствовать, что это такое, быть любимой. Что такое тепло человека, участие, сила мужчины и его защита. Нет, она не собиралась быть только потребителем – её жажда любить и быть любимой не была односторонней. Она могла подарить свою нерастраченную нежность всю, до конца, без остатка. Не раз она была готова к этому, но всё время это была игра в одни ворота: ею пользовались и выбрасывали, как ненужную вещь. Та же бездарная поэтесса недаром писала:
Тебе я душу отдала,
А надо бы быть эгоисткой.
Да, пала я, и очень низко,
И это лишь моя вина.
Даже эта слезливая дурочка осознаёт, что мужчине нельзя открывать душу и сердце. Даниэль было не пять лет – она уже убедилась в правоте этих мыслей. И потому закрылась в броню одиночества. Она не знала автора, не знала её жизни, но эти нелепые необработанные, шероховатые стихи нашли отклик в её душе. И это ей совершенно не понравилось. Да, она жаждет человеческого тепла. Но, чёрт её возьми, если она позволит себе слабость перед лицом мужчины! Если выкажет себя перед ним хрупкой женщиной, которой нужно мужское плечо и спина для защиты. И что же, на божескую милость, ей делать? Как найти того, кто бы понял её двойственность? Оценил её преданность и гордость, любил бы её за то, что она – это она, считался с ней, ценил и боготворил одновременно? Почему она не такая, как другие женщины, которые не задаются такими вопросами, а просто живут, позволяя себя любить, или преклоняются перед мужчинами, не думая о своей гордости? Почему она иная? Почему её душа так разрывается, споря с разумом?