— Ну так и не берите ее, худородную да худосочную! – твердо проговорила она. – Ладно, поболтали и будет, ступайте уже, а ты, Избор, крепко-накрепко запомни, что дочкой своей я торговать не стану.
— Ой дура, ой баба-дура, — вуй со всего маху швырнул шапку на пол, а дядька Живан токмо покачал головой.
– Ищо пожалеешь! – сказал Избор напоследок и громко хлопнул дверью сеней. Его дружок засеменил следом.
Когда все звуки стихли, Отрада тихонько всхлипнула: еще бы, такой позор... Уж как они ее хаяли да злословили... Любава же, выпроводив гостей, со стоном схватилась за грудь и медленно осела на лавку. Побледнела она аж до синевы и задышала тяжело, с хрипами да свистами.
11.
— Матушка? – Отрада бросилась к ней, опустилась рядом на колени и схватила ее за руки, пытаясь заглянуть в лицо. – Матушка, что с тобой?
— Там, — кое-как прохрипела Любава и с трудом махнула рукой в сторону бабьего кута, — горшочки от знахарки... запарь мне.
И приступ надрывного, жесточайшего кашля скрутил ее едва ли не пополам, да так, что она и слова молвить не могла больше. Всхлипывая и размазывая по лицу слезы, Отрада припустилась в угол к печи, подобрав поневу. Взлетела на перевернутое верх дном ведро и нашарила на полке нужный горшок. Дрожащими руками принялась развязывать нитку, чтобы снять холстину, которой он был укрыт.
То и дело она беспокойно поглядывала на мать. Любава больше не кашляла, но дышала все также хрипло, через силу. Руки тряслись, и Отрада долго возилась с завязкой. Потом едва не выплеснула половину мимо ковша, когда переливала из горшка жижу болотного цвета, и не ошпарила себя горячей водой из печи.
— Матушка, дай-ка подсоблю тебе, — она подступилась к матери с чаркой и поддержала той голову, пока Любава маленькими глотками пила заваренный отвар.
Выпила, и вроде полегче ей стало. Взгляд прояснился, к щекам кровь маленько прилила.
— Радушка, — мать неожиданно крепко схватила ее за запястье и усадила подле себя на лавку. – За сынка Избора не ходи, уразумела? А сундук под крыльцом зарыт.
— Матушка, да что говоришь ты такое, — залепетала Отрада, хлопая глазами. – Какой сундук еще?..
— Говорю, чтоб ты за сынка Избора не ходила, — строго и серьезно повторила Любава. – Я не велю. И про сундук не забудь! Разумеешь?
— Да, — словно завороженная кивнула Отрада. – Матушка, ты не волнуйся об этом! Идем, уложим тебя нынче подле печи.
— Добро, — синими губами прошептала Любава, вновь схватившись за сердце. – Добро, — совсем тихо сказала она, поглядела на дочку и обмякла в ее руках.
— М-м-матушка? Матушка! – Отрада в испуге отпрянула сперва, а после бросилась к матери, обняла ее за плечи и придержала шею.
Она принялась хлопать Любаву по щекам и даже слегка потрясла ее, захлебываясь слезами. Но мать безжизненно лежала в ее объятиях, и ее голова была запрокинута назад так, как у людей быть не могло.
Зажав рот ладонью, Отрада бережно устроила мать на полу, привалив спиной к лавке, и взвизгнула, когда шея у нее искривилась на бок. В ужасе она нащупала на груди лунницу, но нынче ей это не помогло. Хотя досель мысль об отце всегда придавала ей сил даже в самые трудные времена.
— Нужно знахарку Верею покликать... – пробормотала Отрада, давясь рыданиями. – Она подсобит, она подсобит...
Взметавшись по избе, Отрада схватила материнский платок и бросилась прочь, в темную-темную ночь. Глаза у нее были совсем лютые, пока мчалась она, не разбирая дороги, через лес. Встречные ветки хлестали ее по лицу и трепали волосы, норовя утащить из косы ленту. Она только зажмуривалась, оберегая глаза, и мчалась дальше.
Где-то вдалеке глухо ухала сова. Трещали, поскрипывали на ветру деревья. Шелестели тонкие, черные ветви. Полная луна показалась из-за тучи, залив темный лес серебристым светом.
Под ногу подвернулась коряга, и Отрада со всего маху рухнула на землю, прочесав ладонями холодную грязь. Споро вскочив на ноги, она снова побежала вперед, даже не отряхнув поневы.
В избе знахарки горел светец, и, увидав, Отрада заплакала от облегчения. Запыхавшаяся, растрепанная, с размазанной по лицу грязью, она ввалилась в сени, громко зовя знахарку по имени.
— Отрада?! Приключилось что?! – спросил знакомый голос.
Когда она, слегка отдышавшись, смогла разогнуться и прекратила подметать длиннющей косой пол в избе, то увидала, что в гости к знахарке нынче вечером пришла не она одна. На скамье без рубахи сидел кузнец, который вытащил ее со льдины, а бабушка Верея обматывала его плечи длинными повязками. Одну из них она и держала в руках, когда в избу ввалилась Отрада. Да так и застыла нынче с ней.