Заткнув пальцы за широкий кожаный пояс, над которым нависал живот, Перван рассматривал ее, словно диковинную игрушку, скользил взглядом по фигуре, лапал глазами.
Отрада удержалась от гримасы, сжала в ладонях рубаху и на всякий случай прикусила язык. Она чувствовала себя неуютно: Перван был высоким, дородным мужиком, с длинной густой бородой и неприятным, хищным взглядом, а его лицо так и лучилось самодовольством.
— Пошто расселась? – в горницу вошла Русана, неся в каждой руке по ведру. – Небось, не за гляделки тебе тут медяки дают. И так вон вчера ни с чем не поспела, пока на льдине с кузнецом обжималась.
Вспыхнув до корней волос, Отрада поспешно уткнула взгляд в вышивку и потянулась за костяной иглой. Да она бы и рада работать и горя иного не знать! Уж всяко не она сама к себе Первана покликала, не она первой с ним заговорила... Он же обжег девку на прощание взглядом и вышел из горницы, даже не посмотрев на жену.
А может, не так уж худо, что Руза вчера вскрылась, пока Отрада по льду бегала. Мужики за хозяйство взялись, к весне во всю готовятся: скоро посевная. Вот и староста с сыновьями ушел из избы сразу же после утренней трапезы: верно, пошли в хлев, осматривать, за что первым браться. Что починить надобно, где подлатать, где смазать, где сызнова выстругать.
У Отрады хоть от сердца малость отлегло. Зимой тошно было – невыносимо! Вся семья в избе сидит, она уж не ведала, куда глаза деть, чтобы с Перваном никак взглядом не встречаться. А он заладил: усядется на лавку напротив, мол, посмотреть хочет на дочку рукастую, на Забавку. А сам глазами зырк-зырк, и токмо на Отраду пялится.
И взгляд у него ой тяжелый был, из-под темных кустистых бровей. Тяжелый да липкий, словно деготь какой. Не отмоешься от него, не отвернешься. Кое-как Отрада зиму вытерпела. Ткала да нитку на кудель крутила, а сама все мысленно с собой беседы вела: мамка кашляет, батюшка помер, нужно и приданое себе справить, и матери помочь, и избу починить... А потому нужно терпеть.
Потом уж Русана приметила, на кого муж смотрит. Уж всяко не на дочку Забавушку. Приметила и стала к Отраде пуще прежнего придираться. Она и раньше-то неохотно ей за работу платила, так и норовила кривой узор найти, али край косой, али нитку тонкую. А теперь же совсем сладу с теткой Русаной не стало. Заставляла работу проделанную распарывать и сызнова перешивать, за кудель постоянно дергала, под лавку ее, словно ненароком, скидывала – как же, будет тут нитка ровная да толстая, когда злой человек под руку постоянно лезет.
Конец этому однажды положил староста Зорян. Как увидал, что невестка творит, так вытянул своей палкой промеж лопаток.
— Баба-дура, эдак девка с приданым до весны не поспеет! Как Забавку сватать будем, коли наряды не готовы?!
Отраде тетку Русану вроде и жаль было: хоть и старик староста, а рука-то прежнюю силушку сохранила. Неслабо он ее палкой приложил. А с другой стороны, теперь ей токмо Перван докучал, да и то мужик молчал в основном да глядел жадно. А тетка Русана успокоилась, больше ее не травила. Коли придиралась, то по мелочам. Все полегче стало работать.
Отрада уже дни до весны считала: как посевная начнется, так она с приданым и закончит. А коли не закончит, все равно не будет больше к старосте в избу ходить. Вся община на поле работать выйдет.
По ее прикидкам осталось седмицы две-три. Уж и Руза вскрылась, и мужи взялись добро в клетях перебирать. Вот и бабы вскоре сундуки с вещами перетряхнуть, птичек испекут и выйдут на холмы весну кликать. А там уж – рукой подать до посевной поры.
Подумав об этом, Отрада разулыбалась. Втрое быстрее принялась иглой над рубахой размахивать. Скоро оставит она и избу эту богатую, но неуютную, и Первана с масляными, сладкими взорами, и злую тетку Русану и Забавку.
Ох. Дождаться бы.
До полудня она просидела над вышивкой, почти не разгибаясь. Русана то хлопотала подле печи, то выходила во двор. Ее старший сын, Годун, по пятам таскался за отцом, который вместе с Зоряном и Лешко хозяйничали во дворе. Двое других – Озим и Мал – возились с деревянными игрушками, сидя на полу подле печи.
Отрада торопилась положить поскорее последние стежки: ей нужно было поспешить, они же с матерью придумали нынче пойти к кузнецу, к Храбру, отблагодарить его за добро.
Оборвав зубами нитку, Отрада вспорхнула с лавки, и в этот момент в горнице из-за отделенного занавеской закутка подле печи показалась красавица Неждана – жена Лешко. Увидав ее, Отрада уразумела, почему не встретила ее ни разу за все утро, хотя обычно Неждана хлопотала по хозяйству вместе с теткой Русаной.
Лешко жену побил. У той на щеке расцвела здоровенная отметина, и под глазом, и возле губ – везде виднелись следы ударов.