— Бас любят бить в спину, — говорит Бык, кривя широкие губы и сплёвывая на землю. — Ашкаари брезгуют пачкать свой меч их трусливой кровью. Но сегодня это было необходимо.
Каллен всё ещё слегка задыхается, когда искренне говорит хиссраду:
— Спасибо.
Он чувствует спиной возвращающийся взгляд Дориана до самого Скайхолда.
Он клянётся себе не смотреть на него в ответ.
…Манекены для тренировочных боев недолговечны.
Под мечом Каллена тем поздним вечером слетает подпорка и деревянная кукла летит на землю, вспахивая основанием мягкий, вытоптанный сотней солдатских сапог, грунт. С каждым ударом меча и отдачей в руку Каллен чувствует, как отпускают его сознание тиски ненужных, возвращающихся в голову мыслей.
Удар — выдох. Удар — выдох. Удар — выдох.
Беспроигрышная стратегия никогда не подводила его. Казалось бы, после такого насыщенного дня, приправленного хорошим боем, любой воин свалился бы без сил. К Каллену сон не шёл.
Солдат уже давно не было на тренировочной площадке, несколько патрульных появлялись и исчезали на каменных лестницах, перемещаясь по Северной Стене, и не обращали на Каллена никакого внимания. Или делали вид, что не обращали.
Упавший на бок манекен снова содрогнулся от мощного удара. Голова была пустой и в то же время переполненной тяжестью. Оформленные мысли исчезли — остались лишь образы, снова и снова подкидываемые сознанием.
Горящие глаза, похожие на два лисьих камня.
Удар.
Безумная улыбка кровавыми губами.
Удар.
Столик в «Белле» и переплетённые пальцы. Тонкие, мужские — с другими, мужскими.
Удар-удар-удар.
Если бы не щит Каллена, Дориана уже не было бы в живых. Возможно, прямо сейчас Инквизитор клал бы на его могилу золотые монеты. И Каллен, спаси Андрасте, всей душой желает, чтобы так и произошло на самом деле. Сегодня он впервые увидел Дориана в бою, и эти образы тоже не покидали сознания, вызывая уже такое привычное, но ни капли не успокаивающее раздражение. Он сражался не так, как сражаются маги. Он дрался, как дерутся животные. Отчаянно, вертясь волчком, оказавшись в самой гуще боя, отражая атаки солдат и исходя кровавым потом. Он был не слабее остальных — эта мысль не давала Каллену покоя. Он был таким же как они. Он был не хуже, Создатель его раздери!
Мысль билась, как и та, единственная, несколько часов назад — успел.
Удар. Удар. Удар.
Рефлекс. Элемент банальной человечности. Ноги сами понесли его, рука сама выставила щит.
Он так же отгородил бы от огня Кассандру или Варрика. Это ничего не значит. Ничего не значит. Ничего. И ярость на собственную глупую одержимость сегодняшним эпизодом отражается на движениях. Меч вгрызается в древко и достаточно нескольких направленных ударов, чтобы оно с хрустом треснуло пополам.
— Не хочу показаться невеждой, но тебе бы бабу, капитан.
Каллен не вздрагивает только благодаря военной выправке, привитой Орденом ещё в юном возрасте. Этот человек будто издевается, будто одних только мыслей о нём недостаточно.
— Я уже давно не капитан, — рычит Каллен, не оборачиваясь.
Нанося удар за ударом по сломанному манекену.
Дориан молчит какое-то время, и Каллен вдруг замечает, что все образы вымелись из его головы.
Словно присутствие наглого тевинтерца каким-то образом заставило их застыть на месте, исчезнуть, остановить свой сумасшедший хоровод. Слава Андрасте.
— Но ведь всегда приятно вспомнить былое, не правда ли?
— Что тебе нужно, Дориан?
После недолгой паузы насмешливый голос тянет из-за спины:
— Думается мне, что ваш враг уже повержен.
Каллен не насчитывает и десяти ударов, когда оборачивается и смотрит прямо на стоящего у Стены Павуса. Тот выглядит преотвратно. Губа опухла, судя по напряжённым лицевым мышцам — он испытывает боль, а судя по тому, как опирается на свой посох — будто бы игриво, но кого это сейчас обдурит, — у него серьёзно повреждена грудная клетка.
Только взгляд остаётся острым и хитрым, как всегда. Каллен поднимает подбородок, и смотрит свысока. Дориан не пытается перехватить инициативу и подколоть взглядом в ответ. Он коротко улыбается, насколько может, а потом отталкивается от Стены и, морщась, делает несколько шагов к нему.
— Я здесь, — говорит Дориан, сжимая пальцами посох, — чтобы выразить вам свою искреннюю благодарность, рыцарь-коммандор Резерфорд.
Благодарность и провокация обжигают одинаково сильно. Заслышав обращение, Каллен долго смотрит в скуластое лицо, морщится и резким движением прячет меч в поясные ножны. Впервые он желает, чтобы их уединение во внутреннем дворе Скайхолда нарушил хотя бы кто-то. Чтобы посреди ночи здесь оказалась целая рота солдат, желающих потренироваться. Прямо сейчас он осознаёт, что они впервые за всё время их знакомства одни, и впервые ведут беседу.