Надо отдать должное «побежденным». Они не растерялись: один поспешил на помощь к провалившимся в ледяную воду друзьям, второй бросился к пролегающей неподалеку от реки оживленной трассе, надеясь позвать на помощь кого — то из взрослых. На счастье мальчишек, водителем, остановившимся на призыв, оказался Чадушев. Услышав о том, что случилась беда, он позвонил в свою клинику и вызвал машину скорой помощи, а затем в службу безопасности Малиновки. Но службам спасения еще нужно было добраться до места разыгравшейся трагедии. Оставив мальчика возле трассы дожидаться помощи, доктор бросился к детям.
К тому времени, как Иван Аркадьевич подбежал к полынье, в воде уже барахтались трое. В месте провала ребят было неглубоко, но длительное нахождение в ледяной воде ничем хорошим для них закончиться не могло. Дети рисковали погибнуть от переохлаждения. К тому же время близилось к вечеру, и вокруг стало значительно темнее, да и мороз заметно усилился.
Сбросив пуховик, чтобы тот не стеснял движения, доктор быстро, но очень аккуратно подполз к краю ледяного провала. Ребята были напуганы настолько, что уже перестали давать отчет своим действиям: они кричали и толкались, время от времени притапливая друг друга в ледяной воде.
От истошного крика мальчишек, от страха не успеть их спасти у спешившего к краю полыньи мужчины вдруг резко сдавило сердце. В такт сбившемуся дыханию, безумная боль, взорвавшись сотней игл, тут же впилась в его распластанное на льду тело. На несколько мгновений он ослеп и оглох, а затем, превозмогая боль, практически на автомате, потянулся вперед — туда, где должны были находиться дети, и… схватил за руку одного из ребят. От этого прикосновения Иван Аркадьевич пришел в себя. Боль быстро уходила. Успокаивающе приговаривая для самого себя и детей, он изо всех сил принялся тянуть ребенка из воды. И как ни странно, повезло. Буквально сразу же Ивану Аркадьевичу удалось вытащить одного из троих провалившихся в воду. Сбиваясь в дыхании, он прохрипел спасенному, чтобы тот снял с себя мокрую куртку и надел его пуховик, и тут же вновь переключился на детей, всё еще остающихся в воде. Ребята, взбодренные его удачными действиями, немного успокоились. И когда Иван Аркадьевич уже подтянул к себе следующего мальчишку, лед под ним заскрипел, задрожал, а затем, не выдержав тяжести мужчины, проломился.
У оказавшегося в ледяном плену Чадушева от обжегшей невероятным холодом воды перехватило дыхание. В голове зазвенело, и на долю секунды Ивану Аркадьевичу показалось, что его сердце замерло навсегда и больше уже никогда не возобновит подсчет прожитых мгновений. И тут же сквозь давящую на разум мысль о неминуемой гибели, откуда — то издалека, прорвался детский крик. В нём было столько отчаянья, что страх за ребят заставил его прийти в себя. В попытке выплыть он дернулся раз, другой и, к своему ужасу, уперся руками в ледяную корку. Выхода не было. Над его головой зеркальным блеском переливалось ледяное стекло. Страх и отчаянье захлестнули его с новой силой. Из — за нахлынувшей паники снова появилось ощущение нехватки воздуха. Не давая себе возможности окончательно расслабиться и сдаться, Иван Аркадьевич из последних душевных сил заставил себя внутренне подобраться и вслушаться в глухо доносившиеся до него звуки. Определив направление, он несколько раз дернулся в попытке плыть и… вынырнул.
От возможности снова дышать Чадушев зашелся в жутком кашле. Его легкие, казалось, разрывались на части. Сотрясаясь в попытках откашляться, мужчина вдруг увидел перед собой испуганные детские глаза, и от этого окончательно пришел в себя.
Кашляя и каменея от холода, он нащупал ногами дно и выпрямился. Божьей милостью, в этом месте реки вода доходила ему до плеч. Не обращая внимания на горевшие огнем порезы на руках и лице, мужчина принялся выталкивать детей из полыньи. Вскоре его изначально казавшиеся тщетными попытки всё же увенчались успехом. Дети были спасены, а вот самому Чадушеву из воды выбраться уже не удавалось. Сил просто не хватало. Да и к тому же прибрежный лед уже не крошился и не ломался, а как скальпель резал всё, что к нему прикасалось. Тело Ивана Аркадьевича горело, но не могло пошевелиться, а в голове стоял такой набат, словно это били церковные колокола в великий праздник.