На крытой террасе, у весовой, меня уже поджидали тренер и владелец лошади, оба, как я и ожидал, были мрачнее тучи.
— Ты взял неправильный темп, — с вызовом сказал тренер.
— Лошадь оттолкнулась слишком далеко от препятствия.
— А ты должен был сделать так, чтобы она оттолкнулась правильно.
Ни один жокей в мире не в силах заставить каждую лошадь всегда прыгать чисто, тем более, если она плохо выезжена и пуглива. Но возражать смысла не было. Я кивнул и виновато улыбнулся владельцу.
— Ей нужно было надеть наглазники, — сказал я.
— Это уж мне решать, — резко ответил тренер.
— Вы не сильно ушиблись? — нерешительно спросил владелец.
Я покачал головой, однако тренер счел это естественное человеческое проявление излишним и, не дав владельцу больше ничего сказать, поспешил увести подальше от меня свой источник богатства, опасаясь, как бы я, чего доброго, не открыл ему глаза на то, почему лошадь не всегда прыгает как следует. Я спокойно посмотрел им вслед и повернулся к двери весовой.
— Извините, — сказал какой-то молодой человек, заступая мне дорогу, — вы Филип Нор?
— Да, я.
— Э-э… можно вас на пару слов?
На вид ему было лет двадцать пять. Бледный — наверняка работает в закрытом помещении, — очень серьезный и длинный, как аист. По его одежде — угольно-черному фланелевому костюму, полосатому галстуку и отсутствию бинокля, — я сразу понял, что на ипподроме он человек случайный.
— Конечно, — ответил я. — Я только заскочу к врачу и переоденусь. Подождете?
— К врачу? — с тревогой в голосе переспросил он.
— Да ерунда. Упал. Я мигом.
Согревшись и переодевшись в цивильное, я вернулся. Молодой человек стоял на прежнем месте… Кроме него на террасе никого не было: остальные ушли смотреть последний заезд.
— Я… э-э… меня зовут Джереми Фоук.
Из внутреннего кармана пиджака он вытащил визитную карточку и протянул мне. «Фоук, Лэнгли, Сын и Фоук», — прочитал я.
Адвокаты. Адрес: Сент-Олбанс, Хертфордшир.
— Последний Фоук, — застенчиво потыкал пальцем Джереми, — это я.
— Поздравляю, — ответил я.
Он настороженно посмотрел на меня, неуверенно улыбнулся и кашлянул.
— Меня послали… э-э… я пришел просить вас, чтобы вы… — Он запнулся и беспомощно посмотрел на меня. (Нисколько не похож на адвоката.)
— Чтобы я — что? — подбодрил его я.
— Мне говорили, что вам это может не понравиться… но… меня послали просить вас…
— Ну… продолжайте, — сказал я.
— Навестить бабушку, — с видимым облегчением выдохнул он нервной скороговоркой.
— Нет, — твердо сказал я.
Внимательно посмотрев мне в лицо, он заметно упал духом, но отважился на вторую попытку:
— Она при смерти и хочет вас видеть.
Всюду смерть, — подумал я. — Джордж Миллейс, а теперь вот и мать моей мамы. Тоже мне, горе…
— Вы меня слышите? — спросил он.
— Слышу.
— Ну так как же? Может быть, сегодня?
— Нет, — ответил я. — Я никуда не поеду.
— Вы обязательно должны поехать, — беспокойно проговорил он. — Поймите… она очень стара… умирает… и хочет вас видеть.
— Очень жаль…
— Если мне не удастся вас уговорить… — Джереми в смятении вновь ткнул пальцем в визитную карточку.
— Э-э… Фоук — мой дедушка, а Лэнгли — мой двоюродный дедушка и… э-э… они меня послали…
— Он нервно сглотнул слюну. — Честно говоря, они считают, что проку от меня мало.
— А это уже шантаж, — заметил я.
В его глазах мелькнули искорки, и я понял, что он не так глуп, как пытается казаться.
— Я не хочу ее видеть, — повторил я.
— Но ведь она умирает!
— Вы что, своими глазами видели?
— Э-э… нет…
— Я так и думал. Просто я ей для чего-то нужен, вот она и пошла на эту уловку. Понимает, что иначе я к ней ни за что не приеду.
Он был потрясен.
— Да поймите же, ей семьдесят восемь лет!
Я мрачно посмотрел во двор: казалось, дождь не кончится никогда. За всю жизнь я ни разу не видел свою бабушку, да и не хотел ее видеть — ни живую, ни мертвую. Раскаяние на смертном одре, отпущение грехов у врат ада вызывало у меня протест. Слишком поздно.
— Нет и еще раз нет, — сказал я.
Он безнадежно пожал плечами, вышел из-под навеса как был — с непокрытой головой, без зонтика — и сделал несколько шагов под проливным дождем. Метров через десять он обернулся и снова направился ко мне, видимо, решив сделать последнюю попытку.