каждый день сидит взаперти — выходят, всегда по нескольку человек, и всегда за деньгами.
Однажды, значит, подходят ко мне и суют кусочки шлифованного камня и всякую дрянь — на самом деле просто милостыню просят. Говорят, на святое дело. Ради любви к Спасителю, говорят. А я им — брехня все это. Шли бы вы лучше в церковь, ребята. Натурально, им это не понравилось. Такие дела. А уж какие постники! — сказала барменша. — Ни тебе выпить, ни покурить, ни с женщинами побаловаться — ничего. И чем они только этих олухов подманивают — ума не приложу. Да что они вам плохого-то сделали? — раздался чей-то возмущенный голос. — Ну, народ… Вам улыбаются, а вы… А завтра утром Братство будет собирать деньги? спросил я. — И если будут, то где? Летом они все больше в аэропорту ошиваются — люди приезжают в отпуск добрые, щедрые, а уж они тут как тут, гони денежки. И заблудших овечек там хватает, можно заманить в свое стадо… вроде как вербовка у них в аэропорту происходит. Но зимой их лучше ловить в центре города. Вот сюда они и приходят. Завтра суббота — будут как миленькие. Не сомневайтесь.
Я поблагодарил всех собравшихся и пошел спать, а с утра пораньше поставил машину как можно ближе к центру и стал нетерпеливо обходить центральные улицы.
К десяти утра город наполнился утренним суетливым шумом. Взглянув на часы, я быстро вычислил, что должен выехать в Ньюбери самое позднее в 11.30, и то приеду впритык. Первый заезд начинался рано, в 12.30,
зимние дни коротки, и хотя в первых двух заездах я не участвовал, мне нужно было быть на месте за час до третьего — иначе Гарольд меня убьет.
Время шло, Братья не показывались. Я ждал, что на улицу выйдут бритоголовые монахи с колокольцами и начнут распевать псалмы и просить милостыню, но не видел ничего похожего.
Ко мне подошла улыбающаяся девушка и, тронув за руку, спросила, не куплю ли я у нее пресс-папье, отличная вещь. На ладони у нее лежал камень — конусовидный, зеленовато-коричневый, полированный.
Куплю, — сказал я. — Почем?
Это на богоугодное дело, — ответила она. — Пожертвуйте, сколько можете. — Свободной рукой она извлекла деревянную шкатулку с прорезью в крышке. На какое именно богоугодное дело собирались пожертвования, стенки шкатулки умалчивали.
Доставая кошелек, я дружески осведомился у девушки о цели сборов.
Святых дел много, — отвечала она.
Я вытащил фунтовую бумажку, свернул ее и опустил в прорезь.
И много вас тут собирает деньги? — спросил я.
Она невольно повернула голову в сторону и,
проследив за направлением ее взгляда, я увидел, что на остановке автобуса стоит другая девушка, тоже что-то предлагает пассажирам, а чуть поодаль — еще одна. Девушки улыбались. Они были хорошенькие, но одеты просто.
Как тебя зовут? — спросил я.
Она улыбнулась еще лучезарнее, словно этого было достаточно, чтобы ответить на мой вопрос, и протянула мне камень.
Спасибо вам, — сказала она. — Ваш дар принесет много добра.
И пошла вниз по улице, на ходу извлекая другой камень из складок широкой юбки. Я смотрел ей
вслед: вот она подошла к пожилой женщине с
добрым лицом и предлагает ей свой товар. Старовата для Аманды, хотя у девчонок не всегда разберешь, а уж у этих и подавно. Навстречу мне шла еще одна юная продавщица камней. Благостное, нездешнее выражение отпечаталось на лице обеих, как фирменный знак, так что догадаться, сколько девушкам лет, было трудновато.
Не хотите ли купить пресс-папье? Хочу, — ответил я, и все повторилось сызнова. Как вас зовут? — спросил я. Сьюзэн, — ответила она. — А вас?
Теперь уж настала моя очередь улыбаться вместо ответа.
Покачав головой, я двинулся дальше, и через полчаса оказался счастливым обладателем четырех пресс-папье.
Аманда сегодня здесь? — спросил я четвертую девушку.
Аманда? У нас нет Аманды… — Но тут она запнулась и посмотрела в сторону, взглядом выдав себя. Ну, нет так нет, — сказал я, улыбнувшись, и притворился, что ничего не заметил.
«Продавщица» ответила мне дежурной улыбкой и пошла дальше, а мне пришлось выждать, прежде чем я смог, не вызывая подозрений, подойти к той, на которую она смотрела.
Это была совсем молоденькая, небольшого роста девушка с нежным лицом и удивительно ясными глазами. На ней была широкая юбка и теплая куртка с капюшоном. Темно-русые, как у меня, волосы не вились, и сколько я ни вглядывался в лицо, мне не удалось обнаружить между нами ни малейшего сходства. Может быть, она дочь моей матери, а может быть, и нет. Девочка протянула мне размером со сливу темно-синий камень с черными прожилками.