Что же. Сегодня Мукуро отплатит за все и сполна.
Хибари вышел, хлопнув дверцей, и аккуратно поправил воротник пиджака. Он намеревался встретиться с семьей Каваллоне перед отъездом, поэтому успел переодеться, о чем сейчас несколько жалел, что придется испачкать новый костюм кровью — до конца ее отстирать невозможно даже при помощи химчистки.
— Папа! — вскрикнул Катсу, увидев на пороге комнаты высокий стройный силуэт отца. — Папа! — Слезы покатились сами по себе, хотя он и пытался отчаянно сдержать их, сохранить хоть какие-то остатки гордости. — Прости… меня… Папа…
Он никогда не слушал отца, не верил его словам, он столько всего наговорил ему, а отец, как всегда, был прав, во всем прав. Убеждал его, предостерегал, а он… игнорировал, еще и истерил, ругался и в завершении всего сбежал из дома к человеку, который сделал его отцу столько плохого. Сам привел его в ловушку, предал.
Хибари ничего не сказал, присел рядом на колени, вздохнул и мягко положил ладонь на его голову. И от этого простого, даже не совсем ласкового жеста захотелось плакать еще сильнее.
Катсу хотел бы его обнять — он бы осмелился сделать это сейчас, но руки были скованы, и он просто ткнулся лицом в его плечо, содрогаясь от судорожных рыданий. Он не знал, что задумал Мукуро, не знал, для чего ему так нужен его отец, но понимал, что это что-то очень нехорошее, что-то, что его отцу совсем не понравится. И во всем виноват он — Катсу. Почему? Ну почему он не слушал? Слепо верил едва знакомому человеку, открылся ему, позволил…
— Перестань хныкать, Катсу, — сказал Хибари своим до боли привычным и родным отстраненным голосом. — Веди себя достойно. Все будет в порядке, я разберусь со всем.
— Да… — кивнул Катсу, глотая слезы и кусая губы, чтобы сдержать себя в руках. — Я во всем виноват. Прости меня. Прости меня, пожалуйста, папа… Я не слушал тебя…
— Считай это уроком на будущее. — Хибари отстранился и внезапно улыбнулся — тепло, даже нежно, и его взгляд стал таким ласковым, что у Катсу перехватило дыхание. Его отец никогда не улыбался так, он лишь изредка кривил губы в превосходительной усмешке, он не смотрел с любовью, а колол льдом в глазах, и он никогда, никогда не гладил его по волосам так мягко. — Я со всем разберусь, — повторил он и выпрямился.
— Очень трогательно. — Послышались негромкие хлопки. Мукуро оторвался от дверного косяка, который подпирал плечом, и снисходительно усмехнулся, подходя ближе. — Воссоединение отца и сына — что может быть милее?
Хибари открыл коробочку, вооружаясь тонфа, и слегка пригнулся для атаки. Он не собирался с ним говорить, не желал выслушивать его бредни и мерзкие подкаты, он хотел просто выбить из него все дерьмо. Забить до смерти, как и намеревался еще до их первой встречи.
— Я бы на твоем месте не стал…
Хибари не дал ему договорить, метнулся в его сторону и с размаху ударил прямо в челюсть, сразу же отправляя его в полет на грязный пол. Он не обратил внимания на возглас Катсу за спиной, бил еще и еще, наслаждаясь видом корчащегося от боли Мукуро, пытающегося прикрыть руками жизненно важные части тела, что не сразу насторожился тем, что он совсем не сопротивляется. Мукуро даже не зажег собственное пламя, не выдернул из тумана трезубец — ничего.
Хибари в недоумении остановился, облизывая пересохшие губы, и вдруг услышал болезненное мычание Катсу, копошащегося позади. Он обернулся, чувствуя неясное беспокойство, и тут же отвернулся, стискивая челюсть.
— Я же хотел предупредить тебя, — прокряхтел Мукуро, с трудом приподнимаясь. — Ты никогда не слушаешь, пришлось продемонстрировать.
Катсу шумно вдохнул казавшийся раскаленным воздух в горевшие огнем легкие и закашлялся, отхаркивая сгустки крови. В голове мерно и оглушительно стучало и щелкало, и он с трудом мог видеть перед собой. Каждый удар, который получал Мукуро, бил и по нему. Он не знал об этом, но прочувствовал сполна тяжелую руку отца. Каждый удар был рассчитан на мгновенное убийство, и если бы Мукуро не позаботился о защите, то был бы уже мертв. Как и Катсу.
— Как… — процедил Кея, опасно прищурив глаза. — Ни пламя тумана, ни твои пути ада не могут создать что-то подобное. Очередная иллюзия?
— Ох, какое недоверие, Хибари Кея. Спроси у своего сына, иллюзорны ли его ранения?
Хибари мельком глянул на Катсу через плечо — тот лежал, прерывисто и хрипло дыша, оглушенный болью, и наверняка даже не слышал их.
— Пламя тумана способно создавать иллюзии. С помощью кольца Вонголы я могу делать их реальными, — неспешно говорил Мукуро, нанизывая на палец кольца. — Но эта цепь — связь, которую я создал между нами, — для Вонголы неподвластна. Зато с ними, — он демонстративно поиграл пальцами, на которых сверкнули в полутьме кольца Ада, — для меня это не проблема.
Хибари нахмурил брови. Они с Савадой уничтожили кольца Ада, едва узнали об их существовании, так откуда…
— Это Джессо тебе помог?
— Ты всегда радовал меня своими мыслительными способностями, Кея, и этот раз не исключение, — безмятежно улыбнулся Мукуро, исцеляя себя сконцентрированным в коробочке пламенем солнца. На Катсу этим манипуляции не произвели никакого эффекта. — Бьякуран бывает очень полезен. Особенно тот, что пришел из другой реальности и менее лояльный Вонголе. Не составило особо труда узнать, когда он посетит наш мир, ведь у меня все воспоминания Рокудо Мукуро из параллельного мира, что достались после нашего памятного путешествия в будущее, которое у нас так и не настало, зато осталось там — в другом мире.
— И что ты отдал ему взамен?
— Лекарство, которым он вылечит Генкиши. Все взаимосвязано. Без этих колец я бы не получил тебя, а без Генкиши Бьякуран бы не захватил Джиглио Неро. Как там говорит Савада?.. Взаимовыручка?
Хибари проследил за его рукой, опущенной вниз.
— Они ведь сведут тебя с ума.
— Еще больше? — откровенно веселился Мукуро. — Малая цена за возможность построить новый мир.
— Ты все не оставил свои детские бредни?
— Это не бредни, — хмыкнул Мукуро, — но я не злюсь на твою узколобость, тебе все равно никогда не понять. Я не злодей, Кея, я пытаюсь сделать мир лучше, очистить его от отвратительных, эгоистичных тварей, и построить новый, где все будет иначе…
— И поэтому ты убил Мей? — перебил его Кея.
— Это сделала Хром.
— Даже если и так. Ты сделал это ее руками.
— То есть, ты догадывался.
— Это было очевидно. Она была последним посетителем после того, как Мей умерла. Пусть ее смерть признана естественной, вызванной осложнениями после операции, я все понял сразу. Это был ты.
— Но Хром молчала. Не стала рассказывать о том, что сделал я. И после этого ты с ней сблизился? Как-то цинично даже для тебя.
— Я не сближался. Это сделала она.
Мукуро хотел что-то ответить, но его опередил ошалелый голос Катсу — хриплый, прерываемый сиплым дыханием и кашлем:
— Маму… ты… ты убил маму? — спросил он по-детски удивленным тоном, поднимая тяжелую голову и пытаясь разглядеть его сквозь мутную пелену в глазах: — За что? Что она тебе сделала? За что ты ее убил?!
— Из-за тебя, конечно, — просто ответил Мукуро, не удостоив его и взглядом. Катсу замер, беспомощно глядя в его сторону и раскрыв рот. Руки дрожали, с трудом удерживая вес, и он никак не мог подняться, дезориентированный и растерянный. — Мне нужно было, чтобы ты почувствовал себя брошенным, слабым и несчастным. Даже то кольцо, что я якобы для тебя нашел тогда, в твоем далеком детстве, было не тем.
— О… о чем ты?
— Оно было создано по принципу ограничения Тринисетте, что придумал в свое время Примо Вонгола, оно сдерживало пламя, не позволяя ему вырваться на всю мощь.
Катсу обессилено оперся на локоть, роняя голову. Он вспомнил маму, как она любила его, рассказывала о разных приключениях, вдохновляла его и не давала чувствовать себя ничтожеством, каким он выглядел в глаза отца. Как ему было больно, когда она умерла, каким потерянным он себя ощущал, как было плохо. Его мама, родная, любимая…