— Н-не знаю… Кажется, ничей. Что-то бесплотное… странные слова… злой ветер нашептал… в них не было смысла.
Утром, на рассвете, вернулся Энки. Влез в нору, сел у огня и молчит.
— Ну, что? — спрашивает его Орми.
— Да ничего. — Энки пожал плечами.
— Узнал что-нибудь?
— Ну как тебе сказать… Ничего важного. А как у вас?
Орми, Эйле и Бату недоуменно переглянулись. Потом Орми спросил:
— Куда след-то пошел?
— След? Туда, в горы. Я бежал, бежал, думал — догоню. Но не догнал. Ну и вернулся.
— И не узнал даже, что это за тварь была?
— А как? Говорю же — не догнал. Но я вот что подумал. Может, это птица? Трехпалый след ведь только у птиц.
— Хороша птица. Семь когтей.
— А что? Я вспомнил, мне рассказывали, есть такая редкая птица. Э-э… когтянка. Большущая. Но она на людей не охотится.
— Ах, не охотится? А запах? — Орми начинал сердиться. Бату удивленно покачивал головой. Эйле молча смотрела на огонь.
— Ну что запах. Обычный. По-моему, даже неплохой.
Сказав это, Энки бросил на Орми странный, настороженный взгляд. Орми пробормотал сквозь зубы:
— Запах был злой. Запах врага.
Энки задумался, потом быстро закивал:
— Да, конечно. А знаешь почему? Эта самая когтянка, она точно людей не кушает, но она зато этих копает… земляных…
— Червей, что ли?
— Ну да. Которые кровь сосут.
— Упырей?
— Во-во.
— М-да… Ну и кто же тебе рассказал про эту когтянку?
— Как кто… В родном племени рассказали.
— Ты врешь! — выкрикнула вдруг Эйле. — Ты что-то скрываешь!
Энки резко повернулся и уставился на девочку.
— Скрываю? Как же я могу от тебя что-то скрыть, если ты читаешь мысли? Попробуй, это так просто. Залезь ко мне в голову.
— Не хочу.
— Ну давай. Закрой глаза. Попытайся выйти из своего тела… — Энки заговорил возбужденно, с каждым словом голос его становился все громче. Он потихоньку придвигался к Эйле. Та вдруг отшатнулась и вскрикнула:
— Покажи руку!
Энки ответил:
— Зачем? Разве ты не знаешь, что у меня нет кисти на левой руке?
Он вытянул руку над очагом. Все молча уставились на культю. Потом Эйле бросила взгляд на потолок и закричала. Бату сказал:
— У тебя и вправду нет кисти, но тени ты отбрасываешь многовато… Оборотень!
На потолке дрожала трехпалая тень.
Орми выхватил нож, но прежде, чем он успел нанести удар, тело Энки обмякло, расползлось, лопнуло и потекло. От лужи повалил пар, миг — и от оборотня следа не осталось.
— Как же так… — Эйле заплакала. — Никому нельзя верить… Ничему… Все, что мы видим, весь мир — тени, призраки… Все обман… Где теперь Энки?
— Не плачь. — Орми неуклюже положил ей руку на плечо. — Все ничего еще… Вон как быстро мы его раскусили. Они нас боятся.
— А Энки? Он вернется? — Эйле подняла заплаканное лицо. Орми моргнул и не ответил.
Они сели поближе к огню, прижались друг к другу, чтобы не было страшно.
Прошло полдня, вдруг смотрят — опять Энки лезет в нору. Орми взял головню из костра, в другой руке меч. Бату замахнулся копьем. У Энки голова и плечи внутри норы, остальное — снаружи. Глянул он на них да как заорет:
— Вы что, очумели, болваны? Ослепли? Это ж я!
— Это он! — радостно вскрикнула Эйле. — Это он!
— Ладно, влезай. — Орми швырнул головню обратно в очаг.
— Мозги вам, что ли, отшибло от страха? — ворчал Энки, отряхивая снег с одежды и пристраиваясь к огню. Потом потянулся погреть руки. Тень от культи была обычная. Орми и Бату с облегчением вздохнули.
Энки тем временем начал рассказывать:
— Эта трехпалая тварь неспроста сюда приходила. След совсем немного шел по склону на юг, потом повернул к востоку, а потом и вовсе на север, обратно. Чудище кружило здесь всю ночь, пока мы спали. А потом сдохло хотите верьте, хотите нет.
— То есть как — сдохло?
— А вот так. Пойдем, я вам тушу покажу. Уж такая гадина! Прямо как паук. Руки-ноги длиннющие, по две коленки, по два локтя на каждой. Вся в чешуе и волосках. Мощная тварь, быстрая. Не хотел бы я встретиться с ней с живой. Ну, пошли, пока не стемнело.
Вылезли из норы, бредут следом за Энки. Вдруг Бату говорит:
— Почему ты сказал «пока не стемнело»? Ведь еще половины дня нет.
Энки хмыкнул, не оборачиваясь:
— Ты, Бату, в своей клетке небось дни не считал, времени совсем не чувствуешь. Как же нет половины дня, если я утром ушел и целый день бежал по следу? Вот-вот начнет смеркаться.
Орми так и обомлел. Рука сама потянулась к мечу. Энки тоже почуял что-то не так, встал, обернулся. Орми сказал:
— Энки, мы тебя ждали день, ночь и еще полдня — вот сколько. Оборотень ты, а не Энки. Ну, да я тебя не боюсь. Сразись со мной, коли не трусишь.
— Сам ты оборотень! Чтоб ты пропал! Чего вы на меня уставились? По-вашему, я времени счета не знаю? Как это я мог ночи не заметить? Да будь я трижды оборотень, время-то для всех тварей одно!
— Кто его знает… может, и не одно, — пробормотал Орми, а Эйле сказала:
— Он не оборотень. Правда. Я бы почувствовала. Это Энки. И он не врет.
— Фу-ты! — Орми сел в снег, обхватил голову руками. — Как же ночь могла пропасть? Да еще и полдня в придачу.
Энки тоже растерялся. Сел рядом.
— Может, я заснул, сам не заметил как? Нет, не спал я. Весь свой путь помню отлично. И никакой ночи не было. Один раз только на миг все как будто потемнело… Ну, я тряхнул головой, снова стало светло. Подумал, это я воздуха дурного утром надышался. Бывает такое от дурного воздуха.
— Тайна здесь какая-то. — Орми покачал головой, — Все не просто.
Эйле вздохнула.
— Откуда нам знать, какие силы служат нашим врагам. Может, они и над временем властны. Помню, Грага мне говорила: чтобы замысел Улле осуществился, время должно повернуться вспять… Ой, ладно, пойдем смотреть на чудище.
Вот и трехпалые следы, рядом — следы Энки. У чудища один палец длиной со ступню человека. Немного прошли по этой тропе, видят — на поляне примятый снег. Энки встал как вкопанный.
— Да что же это такое! — Энки с досады взмахнул руками. — Ведь дохлое оно было, дохлое! Холодное, не дышало, сердце не билось! Уж я дохлую тварь от живой умею отличить. Я по ней ногами ходил!
Стали разбирать следы на поляне. Чудище, полежав мертвым, встало и пошло дальше на север. Налево, к зимовью, направились два следа. Один Энки, другой — оборотня. Были они одинаковые, никак не отличить, даже по запаху. Только один след посвежее — утренний, а другой — вчерашний.
Делать нечего, пошли обратно. У самой норы Эйле вымолвила:
— С чем-то неведомым мы встретились. Тварь бессмертная, тела меняет, как одежду. Ходит кругами, время с пути сбивает, принимает любой облик. Могучий враг.
— Знать бы, кто такой… — пробормотал Орми.
— А вдруг… — Эйле на миг замешкалась. — Вдруг это тот… некто из страны Марбе, которого так боялся Шулла?
— Марбианин! — воскликнул Орми. — Ну конечно! «Скитаются по телам и оживают где хотят». Помнишь, Энки, мы не поняли этих слов?
— Точно. — Эйле ткнула Орми пальцем в грудь. — Ты прав. Все сходится. Кроме одного. — Тут она чуть улыбнулась. — Он не смог нас обмануть, хотя должен быть всемогущим.
До самой весны в зимовье было тихо. Наконец дождались первой оттепели. Пришла пора отправляться в путь.
На первом же переходе они опять наткнулись на трехпалые следы. Энки сказал:
— Этот паук из Марбе, похоже, всю зиму вокруг нашей норы бегал.
— Если он враг, почему он нас не убил? — спросил Орми.
— А вдруг он и сейчас на нас смотрит… — прошептала с ужасом Эйле. Из-за той скалы, или… прыгает по сосне, притворившись белкой… Разве нас трудно убить? Но он медлит, чего-то ждет. Подслушивает, хочет выведать какую-то тайну… Или чтоб мы указали ему путь к Старику.
— А ведь мы укажем, — усмехнулся Энки. А Орми помолчал и сказал:
— Неправда. Мог бы убить — убил бы. Да и Старика разыскать ему, наверное, нетрудно. Я думаю, он все-таки нас боится… почему-то. Может, он что-то о нас знает такое, что нам самим пока неведомо.
Два дня шли на восток. Кругом уже все журчало, слева в горах грохотали лавины. На проталинах торопливо прорастал первоцвет-смрадник, с хрустом лопались тяжелые бутоны, распахивались бледные цветы. От цветов несло гнилью, над ними роились синие мухи.