Я никогда не верила, что можно свыкнуться со смертью любимого человека. Никогда не понимала формулировки, что время излечивает от всего. Наверное, время способно залечить болячки, но оно невластно над огромной, неиссякающей болью. Я всегда пытливо вглядывалась в лица моих знакомых, потерявших близких, и пыталась проникнуть в их вторую, скрытую от посторонних глаз, жизнь, в которой навсегда поселились боль и отчаяние, в которой царит изматывающая лихорадка бессонных ночей.
Эти усилия расшифровать двойственность существования тех моих знакомых были для меня не праздным любопытством. Словно уже тогда примеривала я на себя их тоску и отчаянье. У меня заходилось сердце от сострадания, но это были чужие мерки, скроенное не по мне одеяние, которое свободно соскальзывало с плеч.
Теперь я была, подобно средневековому рыцарю, закована в мою боль, как в латы, которые постоянно холодили сердце своей опоясывающей железной тяжестью, притупляли обычные реакции и вынуждали прилагать мучительные усилия для самого элементарного движения.
Медсестра перелистала странички моего паспорта и, молча кивнув головой, скрылась за дверью. Я подошла к окну. Прохладность стекла блаженно остудила горящий лоб. Больничный двор жил своей деловой, будничной жизнью. Два санитара в синих халатах разгружали грузовик с матрасами. У двери с табличкой «Приемный покой» стояла «скорая помощь» с синей реанимационной лампочкой. В середине двора под разлапистым деревом на скамейке сидели больные — пожилые мужчины и женщины в полосатых пижамах. Возле них, грациозно потягиваясь, гуляла пушистая трехцветная кошка. Подходя к дереву, она вытягивала длинные задние лапы, а передними упиралась в ствол и лениво точила свои когти.
«Федор опять забудет покормить Кошмарика», — подумала я, глядя, как трехцветная кошка упруго цепляется за ствол дерева.
Кошмар появился в нашем доме, когда Федору исполнилось три года. «Боже мой, какой неудачный подарок, — вздыхали бабушки, разглядывая маленького сиамского котенка, которого принес Федору в день рождения Валькин приятель. — Это не кот, а кошмар какой-то».
Котенок был некрасивый, тощий, с холодными голубыми глазами. Когда Валька попытался погладить его, спина котенка моментально выгнулась пружинисто, и он заорал истошным, дурным голосом. Характер у кота оказался диким и неуживчивым, хотя все мы восхищались его умным, расчетливым коварством. Кошмар улучал момент, когда я уходила с кухни, оставляя на плите жарящиеся котлеты или мясо, и за время моего короткого отсутствия умудрялся стащить со сковородки все содержимое, задвинув после себя обратно крышку. После содеянного он не прятался, не чувствовал себя виноватым. Он сидел, облизываясь, посредине кухни и глядел на меня, не мигая, своими яркими наглыми глазами.
Как только Валька открывал крышку рояля, Кошмар взвивался в одну секунду на рояль и начинал стремительно носиться по клавишам, извлекая из них чудовищные звуки.
Я сердилась, Валька улыбался, а Федор катался по дивану, задыхаясь от смеха.
Единственным существом, которое обожал Кошмар, был Федор. Ему позволялось все. Федор возил кота за хвост по комнатам; вернувшись из цирка, устраивал с ним акробатические этюды, в которых все воздушные кульбиты выпадали на долю кота; и он же был постоянным клиентом Федора в его зубоврачебном кабинете. Мы с Валькой ходили искусанные и исцарапанные, а Федор закладывал Кошмарику в пасть свои тоненькие пальчики и разыгрывал знаменитого дрессировщика уссурийских тигров, и коварный кот кротко переносил и это испытание.
Через два года пребывания Кошмара в нашем доме они с Федором даже стали чем-то походить друг на друга. «Все правильно, — утверждал Валька, — животное обычно становится похожим на своего хозяина. Если, конечно, они привязаны друг к другу». Они были очень привязаны друг к другу, Федор и его уссурийский тигр.
Но однажды случилось несчастье. Мы жили на даче, когда Кошмар вдруг исчез. Искали его везде и всюду. Валька, рискуя сломать себе шею на скользкой покатой крыше, даже слазил в трубу, но и там не обнаружил нашего злополучного кота.
Тщетно бродили мы с Федором по окрестностям нашей дачи, напрасно шарили по канавам и оврагам, с надеждой заглядывая в глаза прохожим, каждый раз получали отрицательный ответ. Никто не встречал тощего сиамского кота с пепельного цвета шерстью, белой мордочкой и двумя черными пятнами на спине.
Два дня Федор ничего не ел, а ночью ворочался с боку на бок и тяжело вздыхал, совсем как взрослый. Просыпаясь утром, я видела его широко открытые глаза, устремленные в потолок без малейшего признака сна. Наш сын Федор страдал, а мы ничем не могли помочь ему. Я предложила даже взять другого котенка, точь-в-точь похожего на Кошмара. Но Федор не удостоил меня ответом. Он внимательно и долго смотрел на меня своим взрослым взглядом, словно жалел меня, и, как ночью, тяжело и протяжно вздохнул.