На следующий день Анна Семеновна отдала распоряжение составить в коммуналке очередь — кому в какую субботу забирать Тину из интерната. Точного графика составить не удалось, и Тине было весело и радостно в ожидании кого-нибудь из соседей. «Сегодня придет дядя Коля. Интересно, один или, как в прошлый раз, Шурку прихватит?» — загадывала Тина и, глядя в окно, поверх голов склонившихся над тетрадками одноклассников, улыбалась, покусывая карандаш.
«Михалева, пришли за тобой!» — кричала снизу нянечка тетя Зина, и Тина, перевешивая голову через перила, спрашивала: «А кто, теть Зин?» — «Да почем я знаю — кто? Красотка какая-то. У тебя же теперь родственников собралось — хоть пруд пруди», — довольно отвечала нянечка напускным ворчливым голосом.
«Красотка? Значит, Татьянка. Ура!» — крутилось в голове, пока руки торопливо натягивали одежду, машинально забрасывали в портфель учебники, тетрадки, переплетали растрепавшуюся косичку.
Татьянка вечно придумывала для Тины какое-нибудь развлечение. То в Парк культуры сводит покататься на «чертовом колесе», откуда вся Москва как на ладони видна, то по магазинам потащит с собой Тину и что-нибудь обязательно тут же подарит девочке. В прошлый раз купила Тине настоящее колечко с маленьким красным камешком.
«Ох, избалуешь девку», — укоризненно покачивала головой Анна Семеновна, а сама нет-нет да сунет Тине в руки какую-нибудь вкуснятину: «На-ка, деточка, гостинчика».
Но обо всем этом не помнила Тина, оцепенев над могилой бабушки Матвеевны. «Одна. И теперь не нужна никому на всем белом свете». И еще никак не могла заставить себя опрокинуть, стереть из памяти предсмертные, уходящие глаза бабушки. Они были усталые и беспомощные. Как стеклянные глаза черно-бурой лисы из чемодана Анны Семеновны.
Сквозь буйство розовых бутонов Тина улавливает слабый запах нафталина. Слышит, как выпроваживает из магазина покупателей Анна Семеновна. «Закрыто, товарищи. Обед у нас. В три часа приходите». Тина свешивает ноги, садится на диван. Голова уже болит не так мучительно. И мысли не скачут с прыткостью кузнечиков. Жить можно. Через несколько минут Анна Семеновна приносит Тине стакан крепкого горячего чая, раскладывает бутерброды.
— Слышь, деточка, к тебе все покупатель один рвался. Симпатичный такой. В очках, правда. Но они его не портят. Можно сказать, к лицу даже. Я его не пускаю — плохо, говорю, ей, не до тебя, а он говорит, пустите, я, говорит, врач, может, помогу чем. Тут я ему и сказала, что сроду еще ни один врач тебе не помог, а он и подавно не поможет. Молодой больно да неопытный, а нам, говорю, эксперименты ваши врачебные дорого обходятся. Помнишь, как «скорая» тебе вкатила не то лекарство?
Тина отхлебывает вкусный чай, слабо улыбается:
— Не надо было так, Анна Семеновна. Он ведь от всей души помочь хотел.
Анна Семеновна категорически шумно возражает:
— Не от души, а ты ему по душе, видно, пришлась. Я уже не впервые очки его здесь вижу.
Тинино бледное лицо покрывается ярким, жарким румянцем. Она наклоняет голову, отрицательно качает головой:
— Да что вы, ей-богу, Анна Семеновна, ему не я нужна.
— А кто же? — удивляется Анна Семеновна, и в цыганских глазах дрожат искорки смеха. — Я, что ль? Или, может, Прокопыч?
— Ни вы, ни я, ни Прокопыч. Ему нужны голубые тюльпаны.
Тина слышит, что голос ее звучит с досадой.
— О господи! — Анна Семеновна даже давится бутербродом от изумления. — Да сроду мы голубых тюльпанов не получали. Слышь, детка, а я сразу по его лицу-то очкастому поняла, что он немножко того, чокнутый.
— Никакой он не чокнутый, Анна Семеновна. Просто он очень влюблен, и поэтому ему нужны голубые тюльпаны, — отвечает Тина и снова чувствует, как досадливо дрожит и срывается непослушный голос.
Анна Семеновна перестает жевать и с любопытством глядит, как снова проступают красные пятна на лице девушки.
— Да есть ли вообще в природе голубые тюльпаны? Что-то не слыхала никогда. А?
— Есть, — поспешно кивает головой Тина и, пытаясь освободиться от заинтересованного взгляда Анны Семеновны, отворачивается, шарит в своей сумочке. — Сейчас я покажу вам все виды тюльпанов. Я книжку достала специальную по цветам. Ах ты, надо же, дома забыла. Ну ничего, потом покажу. Голубые тюльпаны выращивают в Голландии. Издавна. И экспортируют, конечно, в разные страны. Знаете, сразу после революции, когда в России был ужасный голод, Чичерин обратился к правительству Голландии с просьбой продать хлеб. Голландия конечно же отказала в этой просьбе, зато предложила продать России партию тюльпанов. Я когда прочла это, у меня от злости даже слезы закапали. Отказать в хлебе и предложить погибающим от голода людям тюльпаны! Какой-то изощренный цинизм, правда, Анна Семеновна?