— Что происходит на воле? — наконец спросил я. — Мои дети в порядке? Они ведь не наделали никаких глупостей?
— Мойра и Айрин плохо приняли новости, — ответила она. — Я сказала им, чтобы сидели дома, и они едва не взбунтовались против меня. Коналл страдает, охраняя тебя, но каждый раз, когда я на него смотрю, у него на лице появляется такое выражение, будто я только что обвинила его в твоей смерти. Мэттью и Грэм всё ещё не знают. Они не вернулись из Ланкастера.
— Хорошо, — пробормотал я. — Они меня беспокоили больше других. Наверняка сделают что-нибудь глупое.
— Ха, — сказала Роуз, и коротко рассмеялась. — На твоём месте я не была бы так уверена. Твои дочери вне себя. Не удивлюсь, если Мойра решит поработить весь город, чтобы тебя освободить. — Тут она сместилась в сторону, прижавшись ко мне своими бёдрами.
«О, нет».
— Роуз, не двигайся, — слабо возразил я.
— Подними немного своё колено, — ответила она, игнорируя мою ремарку. — Если ты собираешься выжать из ситуации всё возможное, то нельзя вести себя как ханжа. Твоим ногам тоже нужно тепло.
Мне уже становилось теплее, и я сумел покраснеть — но сделал так, как она предложила, подняв своё правое колено до тех пор, пока оно не легло поперёк её левого бедра, прижавшись к… Тут я остановил ход своих мыслей. Конечно, между нами было две юбки, мои штаны, и мягкое платье, которое было на мне надето — но для моего воображения это почти не составляло преград.
— Насчёт Мойры, — сказал я, усилием возвращая свои мысли в нужное русло. — Что она сказала?
— Дело скорее не в том, что сказала она, — объяснила Роуз. — Она была не удовлетворена тем, что сказала ей я. Она пригрозила, что будет копаться в моей голове, ища желаемые ею ответы. — Роуз описала короткий спор, в котором Элэйн и Айрин встали на её защиту, а потом замолчала.
Я чувствовал себя ужасно — за неё, и за мою дочь. Я также беспокоился о том, что станет с Мойрой, если я умру. Я надеялся, что со временем она найдёт равновесие между её новыми способностями и тёмными порывами, но если меня не станет, то она может ступить на тёмную тропу, с которой ей не будет возврата.
— Они её остановили? — спросил я.
— Нет, она что-то сделала, и Элэйн потеряла сознание, — сказала Роуз. — Потом я отвесила ей затрещину, и прочитала короткую лекцию о надлежащем поведении.
Я закашлялся:
— Чего-чего ты сделала?
— Прости, Мордэкай. Я была взвинчена, и вышла из себя. С Грэмом и Кариссой я такого никогда не вытворяла, но Мойра вышла из-под контроля. Я даже Пенни упомянула.
Я не мог удержаться от смеха:
— Ты хоть понимаешь, насколько она опасна?
Роуз сказала с чувством:
— Она — ребёнок, Мордэкай. Она — твоя с Пенни дочь, и мне почти как дочь тоже. Может, она и выросла, но я не позволю ей совершить такого рода ошибку, пока я здесь.
Насколько я знал, Роуз Торнбер за всю жизнь прибегала к физической силе лишь дважды. Первый раз — случайно, когда врезала своему собственному отцу по голове, чтобы сбежать из-под домашнего ареста, и ещё один раз — когда ударила Дориана, чтобы вывести его из состояния смертоубийственной ярости.
— Спасибо, — искренне сказал я. — Я буду меньше волноваться, если ты будешь приглядывать за ними, когда меня не станет.
Её рука сжала мою собственную, болезненно вонзившись ногтями в мою кожу:
— Ты никуда не денешься. Я сделаю так, чтобы тебя оправдали в суде.
— Даже величайший адвокат в мире имеет ограничения, — сказал я ей. — Не вини себя, если всё повернётся не так, как ты надеешься.
— В день суда ты получишь свободу, Мордэкай, — настаивала она. — Чего бы это ни стоило.
Мне не понравилось, как это прозвучало, и я начал было высказывать эту мысль, но стена замерцала, и стала прозрачной. Наше время вышло. Роуз вскочила на ноги со скоростью ошарашенного кролика. Она взяла корзину, оставив еду, забрала фонарь, и, не сказав больше ни слова, ушла.
Вздохнув, я поплотнее закутался в одеяло, и снова улёгся. «После того, как меня повесят, мне во многом придётся объясняться, когда я увижусь с Пенни». Холод снова меня окружил, но впервые за последние дни я чувствовал тепло, и одеяла были толстыми. Протянуть ещё день я мог.
Тирион тихо засмеялся, когда стена позади неё снова стала твёрдой:
— Весело провела время?
— Визит к другу в холодной тюремной камере едва ли можно назвать весёлым, — парировала Роуз.
Архимаг посмотрел на неё с удивлением:
— Неужели? То, как вы друг к другу там жались — я уж подумал, что ты собиралась испортить мою награду ещё до наступления вечера, но увидев, насколько целомудренной ты была, я начал тебя жалеть.