— Ничего страшного. Мне довольно и того, что ты позволяешь быть рядом и дарить тебе свою любовь, — прошептал он, прижавшись губами к щеке Тёмного Властелина.
Майа поцеловал его в макушку и уткнулся носом в серебристые локоны.
— Нам нужно возвращаться. Давай, расправляй крылья, ангелок. Раз сам принес меня сюда, сам и вернешь обратно, — мурлыкнул Саурон, заставив бледные щеки валы чуть порозоветь.
Расправив крылья, Манвэ казался крупнее и выше ростом, во время полета чувствовалась его истинная сила и власть. Саурон с замиранием в груди смотрел на проносящиеся внизу бескрайние степи, просторы низко висящих белых облаков и блестевшие серебристым реки. Ему не раз приходилось самому проноситься бесплотным духом вдоль всей Арды и облетать Эндорэ верхом на драконе, но сейчас все казалось иным. Легкий страх за Манвэ, птичья трепетность полета и объятия светлого вала — все это было непривычным. Когда они вернулись на вершину его темной башни, Саурон обнял его и стоял так некоторое время — не был уверен, что ноги твердо держат его, во-первых, и во-вторых, хотел насладиться объятиями любовника. Манвэ прерывисто и печально вздохнул.
— Прости. Мне придется тебя покинуть — надолго или нет, я не знаю, но буду стремиться назад.
С этими словами Саурон исчез, чтобы возглавить наступление орочьей армии на последние королевства эльфов, не пожелавшие покориться ему и власти колец. Глупые остроухие! Не понимают своего счастья — а как бы он хорошо правил ими, сколько нового они бы создали с Келебримбором, не будь тот так упрям и боязлив. Разве власть Саурона могла обернуться чем-то, кроме блага? Но Тьелпе не пожелал ему довериться, за что и поплатился. Саурону было немного жаль гениального мастера, но ведь тот уговорил остальных эльфов изгнать его.
Нельзя сказать, чтобы Манвэ мучительно тосковал в его отсутствие, однако он считал войну напрасной и охотно остановил бы ее, если бы мог. Он предупредил Саурона об опасности масштабных завоеваний, которые могли привлечь внимание других валар, если бы беглецы из числа эльфов сообщили о том, что он творил. Но Саурон лишь отмахнулся, оставив Манвэ с грустно опущенными крыльями. Последний горячий поцелуй — и Манвэ остался в одиночестве. Темная цитадель навевала на него тоску. Приближаться к оркам с попытками “исправить их” ему было настрого запрещено: Готрхаур даже слуг ему подобрал из числа майар, давно перешедших к нему на службу, а из прочих существ оставил ему служить одного Нарха. Майар непроницаемо улыбались ему, послушно кланялись и были готовы скрасить досуг музыкой, танцами и игрой в шахматы, а бывший орк, а ныне эльф был беззаветно предан и раскрыв рот внимал рассказам господина об Амане, но Манвэ по природе своей был полон сочувствия к творящимся бедам, чувствовал их и только и мог думать, что о войне. Если бы он мог ее прекратить или хоть ненадолго остановить, чтобы спасти творения Эру от смерти!
Но Саурон явно не был бы в восторге, если бы его крылатое чудо встало между двумя армиями и начало вести примиряющие речи. И в конце концов Манвэ убедил себя, что добро можно творить и не явно, а втайне. Если он спасет хотя бы нескольких эльфов или поможет им укрыться, будет прекрасно! Пленником в замке Барад Дур он давно не был и с этой мыслью решился потихоньку оставить Мордор и последовать за Сауроном. Так и случилось, что за силами темного майа всюду следовала невидимая светлая тень. Манвэ умело скрывался и решил явиться во плоти лишь в самом крайнем случае. Он думал незаметно предупредить эльфов о предстоящей битве — но каково же было его удивление, когда он обнаружил, что Саурон тоже под покровом ночи отправился в Ост-ин-Эдиль в одиночку.
Явился он туда лишь затем, чтоб потребовать у Келебримбора эльфийские кольца и кольца гномов — теперь он хотел отдать их тем, кто будет ему верен, и разъярился, узнав, что эльф незаметно отправил их в надежное место в гаванях Линдона, владений Гил-Галада.
Ночь окрасилась огнями, всюду раздавались крики битвы и звон клинков, горели остроконечные пики башен и домишки простых мастеров, а Манвэ метался под ночным небом и ничем не мог помочь. Он увидел, как наяву воплощаются кровавые мечты Саурона о мести, увидел, как побежденного Келебримбора, проткнув копьем, поднимают над полчищем армии орков, которая вступала в город, черной волной затопив его улицы…
Манвэ было мучительно жаль нолдо-мастера. Он увидел, что в Тьелпе еще теплилась жизнь, и сочувствие захлестнуло его. К счастью, скоро наступление орочьей армии захлебнулось — их встретил град стрел с земляного вала, что окружал Бар Мирдайн. Кровавый “стяг” уронили, и Манвэ, метнувшись вниз и подхватив несчастного под мышки, стащил его с острия пик и унес ввысь. Быть может, стоило отпустить его в чертоги Намо, но ему казалось, что он слышит еще тихие стоны эльфа, и твердо вознамерился его спасти.
Но возник вопрос — куда теперь с ним направиться? Можно было выбрать укромное место в каком-нибудь дальнем селении на краю Гондора, но ведь Саурон, победив в битве, мог вернуться в Мордор в любую секунду, обнаружив его отсутствие. И Манвэ решился направиться со своей ношей обратно в черную крепость. Стоны и предсмертные хрипы, вырывавшиеся из груди израненного эльфа, только укрепляли его в верности выбранных решений. На счастье, на Мордор опустилась глухая ночь, и Манвэ незаметно вернулся, укрыв спасенного в комнатке слуг при своих покоях. Разбудив сонного Нарха, он велел ему принести лечебных зелий и трав, а сам принялся петь целительную песнь. Возрождающие силы Манвэ были велики, и раны и внутренние кровотечения затягивались под его рукой сами. Он вглядывался в измученное лицо мастера, радовался еще одной спасенной жизни и искренне надеялся, что Саурон лишь обрадуется тому, что ему удалось спасти столь гениального Мастера. А потом он увидел воспоминания самого Тьелпе и его отказ взять свои отрезанные крылья, и благодарно обнял этого нолдо.
Так продолжалось несколько дней: Келебримбор лежал в беспамятстве, понемногу приходя в себя, Нарх таскал ему еду, питье и целебные отвары, а Манвэ пытался полностью излечить его тело и душу. Но идиллия эта не могла тянуться вечно, в прекрасный закатный нолдорский вечер, когда лучи закатного солнца красным цветом, подобным пролитой крови, заливали долину Мордора, на пороге его покоев явился Саурон.
— Моя пернатая прелесть, где ты? — позвал он. — Я скучал!
Манвэ радостно обнял его и прижался, обнимая тихонько. Все было бы хорошо, но внезапно до чуткого слуха Саурона донесся тихий стон.
— Что это? — насторожился он.
— Ох, — Манвэ смутился и, казалось, испугался. — Это я в нетерпении и соскучился по тебе, — и он торопливо увлек его на ложе.
Саурон чуть нахмурился, но последовал за ним, немного лениво отвечая на поцелуи. Когда Манвэ стал избавлять его от одежд, Тёмный Властелин мягко перехватил его руки.
— Я не в настроении, — остановил его майа, просто ложась рядом на постель и не собираясь переходить к чему-то большему. — Давай в другой раз.
Вала надул губы, но настаивать не стал, хотя и был удивлен тем, что ему отказали. Он лег поближе и обнял Саурона поперек груди.
— Ты очень устал, да? — заботливо поинтересовался он, заправляя рыжие волосы Майрона за ухо.
— Нет, ничуть, — спокойно ответил Гортхаур, — просто не хочу.
Это показалось Владыке Ветров совсем удивительным. Он помнил, как в Валиноре Саурон не упускал ни единой возможности соблазнить кого-то. А тут вала сам себя ему предлагает, а он не хочет! Тут явно что-то не так…
— Ты же не думал, что я буду проводить с тобой все свое время и ублажать, как только ты пожелаешь? — чуть насмешливо поинтересовался Гортхаур. — У меня есть дела поважнее. Я думаю, не мешай.
Тёмный Властелин сгреб его в объятия, чтобы тот не шевелился лишний раз и не отвлекал. Он коротко поцеловал Манвэ в лоб, о чем-то размышляя. И тут где-то в глубине покоев снова раздались какие-то звуки. Саурон перевел взгляд на валу и недоуменно изогнул бровь. В другой комнате послышался звук бьющегося стекла.