Вирл тяжело вздохнул, опускаясь на табурет. Ненависть — вот чего он никак не мог понять в Арлинге. Откуда столько злобы, столько неодолимой тяги к разрушению в этом юноше? Они всё детство были не разлей вода, и всё-таки в глубине души Вирл не мог избавиться от предчувствия, что пожар, полыхающий в Арлинге, однажды перекинется и на него.
— Я просто хочу быть уверен… — с усилием произнёс Арли, когда Вирл уже не надеялся что-либо из него вытянуть. — Хочу быть уверен, что, когда опять встречусь с тьмой, мне не придётся делать это одному. Горелый и все другие могут поступать как им вздумается. Но вот без твоей помощи мне придётся тяжко… Я просто должен знать: будешь ли ты рядом, когда придёт время… как всегда был — даже если это грозит смертью?
Вирл поднял на него глаза, сперва не веря в услышанное. Он отлично знал, какой Арли был не мастак по части откровенности, — и оттого ещё больше растрогался, сознавая, как нелегко было ему говорить об этом.
«И всё-таки он дорожит мной, — с нежной улыбной подумал Вирл. — Хоть в этом у меня теперь нет сомнений».
— Буду, — сказал он вслух и захотел обнять друга, но тут же отказался от этой затеи.
ㅤ
Грегори вышел за ворота замка, неся под мышкой клетку с кудлохвостом. Спустившись на скалистую тропу, ведущую вниз, к городу, он остановился на повороте и отпер клетку маленьким ключиком, который дал ему Корешок.
Зверёк был коричневый, с белоснежным мехом на брюшке, с продолговатым извилистым тельцем и умной мордочкой. Найти такого было непросто — немногие кудлохвосты ещё помнили дорогу в Цитадель. Грегори взял его за туловище, достал из клетки и осторожно прикрепил футляр с пергаментом к кожаному ошейнику грызуна. Он опустил зверька на землю, и тот, размахивая пушистым хвостом, мелкой трусцой побежал по скале — выискивать крохотные лазы, недосягаемые для иных гонцов.
Алмаз Тартарии — часть вторая
«Раз, два, три —
Асваргота помяни!
Асваргот шепнул на ухо,
Что сегодня водишь ты!»,
— детская считалочка.
В замке леди Эддеркоп дни тянулись медленно. Служители Пламени, привыкшие к размеренному, однообразному быту, никак не могли свыкнуться с той жизнью, что бурлила при дворе баронессы. События так и валились на них со всех сторон, сыпались одно за другим. Многие адепты — особенно те, что постарше, — чувствовали себя не в своей тарелке, и в их разговорах прослеживалось скорейшее желание продолжить путь — только бы убраться из этого незнакомого, необузданного, беспорядочного места.
Баронесса сдержала слово и приказала своим лекарям осмотреть адептов. Пользуясь искусными техниками врачевания, прибегая к травам и снадобьям со Срединных ярусов, они даже сумели вылечить ногу старому Дормо, на голени которого возник сепсис; только благодаря их вмешательству дело не дошло до ампутации. Кроме того, Баронесса приставила к Служителям стражников, чтобы те охраняли гостей от любопытных ртов и глаз. Впрочем, совсем скоро стало ясно, что стража выполняет роль надзирателей, а не личной охраны.
Наставник Грегори возобновил сеансы огнесловия. Получив разрешение баронессы, он стал водить адептов в старую башню, на вершине которой читал им свои звучные проповеди. Особое внимание уделял он служению вальхойна — ритуала, призванного укрепить связь Служителей с Пламенем и, что было особенно важно теперь, — друг с другом. Состоял он в том, чтобы образовать круг и в течение трёх отсчётов до ста общими усилиями сохранять в центре вращающийся сгусток Пламени, при этом не произнося слов и не шевелясь.
Горожане, видя, как на вершине башни рдеет алое свечение, болтали о секте магов, приглашённых баронессой для свершения какой-то политической ворожбы.
Однажды, после очередного вальхойна, Грегори показал на раскинувшийся под замком Хальрум, где кирпичные домики, совсем крохотные вдали, дымили трубами и блестели свет-камнем. Он сказал:
— Взгляните на этот копошащийся град. Взгляните на улицы, полные нищих и богачей, дураков и остряков. Я готов поклясться над Жерлом, что сейчас они шепчут про нас гадости, страшатся нас, ибо такова их обывательская доля. Наша же доля — оставаться равнодушными к их мещанской неприязни. Наша доля — одарить этих людей светом Пламени нашего, положить на это всё, включая нашу плоть и сердца. Со времён Рейна-Служителя были мы носителями священной силы, но сила эта бессмысленна, если нет рядом заблудшей толпы, — если нет рядом неукротимого народа Тартарии.