Коротко рассмеявшись, баронесса проницательно, с умилением посмотрела на неё. «Потому что сочувствую тебе, дурочка, — сказала Эддеркоп. — Вокруг тебя слишком много мужчин, и добром это кончиться не может».
Кажется, Несса начинала понимать смысл её слов. Прежде чем сменить ей наряд, служанки Эддеркоп искупали Нессу в термах, расчесали её короткие волосы цвета безупречной тени и надушили их ароматными маслами. Очутившись в новом голубом платье, безукоризненно на ней сидящем, Несса словно впервые в жизни ощутила свою естественную, но от того не менее приятную женственность. Такое было чувство, что все эти годы кто-то другой скрывался под её личиной, но вот теперь, под чудотворным воздействием нарядной парчи, показалась настоящая она — и Служители тоже это заметили.
Когда адепт Ред заговорил с ней сегодня, её счастью не было предела. Несса подумала, что наконец добилась своего, и до того волновалась, что едва не наговорила глупостей. Ред расспрашивал её про замковые термы, вспоминал Цитадель, подшучивал о других школярах, а она посмеивалась над его остротами. Но потом заметила что-то недоброе в его взгляде — какой-то насмешливо-голодный огонёк, едва проступавший под маской дружелюбия. Нессе тут же вспомнился её разговор с леди Эддеркоп. Она оборвала Реда — пожалуй, даже грубо — и заперлась в своих покоях, силясь унять нахлынувшую панику. Больше она не хотела, чтобы Служители её видели.
Так Несса и просиживала до сей поры, глядя через амбразуру на город, терзаемая мыслью, что решительно ничего не понимает. Она теперь не знала, чего ждать от адептов и не знала, какое впечатление хочет произвести. Прежний её образ развеялся, а новый, хотя пришёлся ей по душе, только ухудшил её положение — сделал её открытой, уязвимой, как никогда раньше.
В дверь постучали. Несса встала и подошла, прислушиваясь. С той стороны раздался приглушённый хрип Грегори:
— У меня важные новости, дитя… Это касается твоего отца.
Она отперла дверь. Грегори медленно вошёл, здоровым глазом осматривая комнату. В Цитадели она побаивалась этого человека: его изуродованного лица, лоснящейся обожжённой кожи, некрасивого голоса — но в Пламенном Шествии провела достаточно времени возле него, чтобы изжить эти опасения.
— Платье, которое тебе одолжила леди Эддеркоп, просто прелестно, — он улыбнулся, но как-то совсем формально, не искренне. Во всяком случае это была не та же улыбка, что у Реда, подумала Несса.
— Чего вы хотели? — недовольно спросила она — Отец прислал за мной кого-то, да?
Грегори подошёл к амбразуре, взглянул на Хальрум, облокотившись о холодный камень стены. Его поседевшие волосы, ещё сохранявшие оттенки рыжего, скрыли собой жуткие шрамы.
— Только что прибыл кудлохвост из Раскалённой Цитадели, — медленно проговорил он. — Твой отец мёртв. Гэллуэй пишет, у него был удар.
Несса тяжело выдохнула и опустилась на кушетку. Они не были так близки, чтобы её пронизал резкий приступ скорби, она не разрыдалась и не впала в оцепенение. Её даже не поразила внезапная смерть отца: без своего Пламени он и так был для Служителей всё одно что мёртв. Просто Несса поняла, что теперь уже никак не может вернуться в Цитадель. Теперь она просто обязана доказать свою пользу Служителям, и тогда, быть может, у неё даже получится спасти от голодной смерти свою несчастную мать.
На миг ей вспомнились нелепые попытки Боннета проявить отцовскую заботу — глупые подарки, неловкие воспитательные беседы, жалкие, совсем несерьёзные наказания. Слёзы всё же выступили на её глазах — но не от горя, а от жалости к этому человеку и досады на то, что он никогда не умел быть отцом.
Утешительно глядя на неё, Грегори мягко произнёс:
— Завтра мы выдвинемся в Гроттхуль. Леди Эддеркоп согласна придержать тебя здесь до нашего возвращения. На обратном пути мы заберём тебя и доставим матери…
— Нет! — Несса замотала головой. — Вы же знаете, что без отца мы двое никому в Цитадели не нужны! Нас выкинут в Подмёток, где мы будем медленно умирать, как и все, кто там живёт!
— Я могу пообещать, что этого не случится. Твой отец… Боннет был заслуженным наставником Цитадели, почётным членом ордена. Мы ни за что не поступим плохо с его семьёй, даю тебе слово.