Эддеркоп странно ему улыбнулась.
— В моей библиотеке ты бы противного не нашёл. Она всё-таки моя. А что за интерес у тебя к цвергам?
— К цвергам? — удивился было Вирл, но сообразил, что Корешок, докладывая баронессе, наверняка упомянул о его главном увлечении. — Ах, да… Они возбуждают во мне неуёмный интерес. И вместе удивляют, — он принялся рассуждать. — Известно, что наша письменность унаследовала фрагменты письменности цвергов. Цвергские технологии применяются в строительстве, в хозяйстве, в военном деле, и до сих пор нашим нуждам служат многие их сооружения. Цверги верили в Первичную Твердь, на их языке — Бростенгард, и считали, что каждый цверг, отдавая жизнь общему делу, закладывал камень в её исполинскую кладку. Уж не знаю, с какой целью эта Первичная Твердь существовала, но то, что цверги были самоотверженным и суровым народом, не вызывает сомнений…
Вирл немного помолчал, подготавливаюсь заключить свою мысль общеизвестным, но от того не менее досадным фактом. Баронесса терпеливо ждала, внимательно всматриваясь в лицо архивариуса, — она хорошо понимала, куда клонится разговор.
— И всё-таки цверги вымерли, — тихо сказал Вирл. — Находки дают повод заключить, что их исчезновение связано с войной… или, скорее, с истреблением.
— Наталкивает на весьма конкретные догадки, не правда ли? — настойчивость баронессы сообщала, что ей интересен даже не сам ход мыслей архивариуса, но то, как усвоенное отзовётся в нём.
— Я не хочу в это верить, — Вирл замотал своей белобрысой головой, надеясь вытрясти из неё одну единственную идею — идею о том, что его орден мог быть причастен к уничтожению целого народа. — Доказательств слишком мало, чтобы утверждать подобное!
— Ваши наставники, конечно, не рассказывали, как они боролись с врагами раньше, — прохладно заметила Эддеркоп. — А вот жители Подгорья и пары других деревень со Срединных ярусов имеют на этот счёт иное представление. И методы, которые Служители применяли в ещё более дремучие времена, чтобы сохранить влияние… — она многозначительно покачала головой. — Трудно поверить, что орден, которому ты клялся служить, не такой белый и пушистый, каким представлялся. Но я бы нисколько не удивилась, случись мне узнать наверно о причастности Служителей к цвергскому вымиранию.
Вирл не знал, как возразить. Правительница Хальрума была не из тех, кому перечат, но скверно другое: возразить было нечем. Особо воинственные наставники даже не скрывали, что в былые годы орден мог помыкать народом Тартарии в той степени, в какой считал необходимым. А в хальрумской библиотеке Вирл нашёл ещё больше упоминаний о деспотичных методах насаждения Воли Пламени, практиковавшихся орденом задолго до Изгарного Раздора.
И всё это — не считая следов гари на руинах цвергскигх городов. Не считая останков, носящих явные следы сожжения.
— Пройденную дверь познания стерегут врата невежества, — подавленно заключил он.
— Слог Ванвальда чванлив, но он во многом прав, — Эддеркоп удовлетворённо кивнула. — Видишь этот меч?
Рукой, украшенной бирюзовыми перстнями, она указала поверх огня. Только теперь Вирл обратил внимание на роскошное оружие, висящее над пастью камина. Позолоченную рукоять украшали неизвестные символы, в широкой прямой гарде виднелись драгоценные камни. Клинок был длинный, в четыре локтя, и отливал мягким серо-фиолетовым блеском.
— Он передаётся в моём роду из поколения в поколение, — сказал Эддеркоп. — Женщины обычно не машут мечами, так что с начала моего правления он висит здесь.
— Какая необычная сталь, — с чувством протянул Вирл, рассматривая меч.
— Его имя — Дитя Сдвига. Сталь, из которой он выкован, не родится в Тартарии. Никто не знает, когда этот клинок был создан и какой мастер его изготовил. Может, он и не из Тартарии вовсе, а откуда-то ещё. Из-за пределов известного нам мира, из места, с которым мы связаны так или иначе. Истинное значение этого меча затерялось в тени времён, но для меня он служит напоминанием. Символом того, что мир недоступен всецелому познанию, и всё, что ни есть вокруг, следует подвергать сомнению.
Вирл не мог оторвать взгляда от странного клинка. Он действительно источал какую-то потустороннюю энергию, от которой приятно кружилась голова. Сложно было не воспринять слова баронессы всерьёз, видя перед собой это живое чудо, иконную тайну, воплощённую в острое, как зуб земляного дракона, лезвие и превосходный эфес.