Арли с Фелинном переглянулись.
— Но что же это за сущность такая? — спросил адепт.
— Последний цвергский король, — не оборачиваясь, ответил Ротте. — Так ей хотелось бы думать. На деле — воплощение слепого желания разрушать. Месть для неё лишь иллюзорный предлог, не имеющий значения. Отголоски мёртвой личности, оказавшейся во власти куда более зловещих сил.
— Зловещих! Зловещих! — пропищал Хрящик голосом, удивительно похожим на тембр хозяина. Он перебирал в руках платье барона.
— Если вы хотите сказать мне, что эту тварь нужно остановить, можете не утруждаться, — добавил Ротте. — Сложно отыскать кого-то, кто более заинтересован в этом.
У Арли отлегло от сердца. Не придётся заискивать перед этим жутким владыкой, не придётся брать на себя никаких непосильных клятв. Всё ведь было куда проще — победа над тьмой напрямую затрагивала область интересов барона.
— Значит, вы согласны выйти на переговоры с моим отцом и остальными правителями? — спросил Фелинн. — Оставить в прошлом старые обиды и объединиться в борьбе против общего врага?
Затылок барона прикрывала матерчатая тряпица, стянутая ремнями маски. Всё время, пока он стоял лицом к трону, Арли и Фелинн видели только покрытую голову и широкую спину Ротте. Когда он повернулся, в руках у него была глиняная статуэтка.
— О да, согласен, юноша. По правде, я уже получил несколько писем из Раскалённой Цитадели и готов вести диалог как со Служителями, так и с остальными владыками. Любопытно… — добавил он, разглядывая Фелинна. — Неужели Крылана так заботит судьба Тартарии, что он отправил на переговоры своего сына? Князь, которого я знал, никогда бы не рискнул выводком.
Фелинн прикусил губу и побледнел. Можно было заметить, как его ладонь почти до боли сжала рукоять висящего в ножнах меча. «Что за письма из Раскалённой Цитадели? — промелькнуло в голове у Арли. — Неужели переписку с бароном вёл Гэллуэй?» Но мыли были заняты другим — статуэткой, торчавшей из покрытых язвами рук Ротте. Пухлая, одутловатая фигура, которую Арли видел уже не раз, пробуждала в адепте противоречивое чувство наблюдения чего-то неестественного, чужеродного.
Вихт Асваргот. Снова. В Хальруме, в Гроттхуле — и здесь тоже.
— Я сам вызвался отправиться в поход, ибо понимаю его важность, — взял себя в руки Фелинн. — И рад слышать, что вы готовы идти навстречу другим баронам. Теперь, если не возражаете, мы бы хотели отдохнуть перед походом в Грибные Топи. Не правда ли? — он глянул на отвлёкшегося адепта. — Будем признательны, если вы предоставите нам какой-нибудь тихий уголок для сна.
Барон не шевельнулся, но глаза его словно смеялись над Фелинном. Когда он заговорил, его голос был по-прежнему низок и глух:
— Велю подыскать вам покои, дорогие гости. Чувствуйте себя как дома.
ㅤ
Всё оказалось проще, чем Арли ожидал. Правда, «покои», которые согласился выделить барон, покоями можно было назвать лишь с натяжкой: это была сырая, промозглая берлога, с потолка которой капала вода. В Тартарии наступила оттепель, и воды в пещерах было куда больше, чем обычно. Стоит ли говорить, что Железные Норы, целиком состоящие из естественных пещер, страдали от этого как ни один другой город.
Осмотрев унылую ночлежку, Арли, Фелинн и Друзи отправились на базар купить чего-нибудь съестного. Хотя Арли невыносимо устал, он был даже рад возможности пройтись. Оставаться наедине с Нессой он боялся и не хотел, а еду планировали выменять за Пламя.
По пути им попался кабак, откуда звучала пьяный вой, так ненавистный Арли.
— Я зайду, — угрюмо бросил Друзи. — Догоню вас потом.
Фелинн кивнул; Арли промолчал. Друзи только что потерял брата и имел право утопить свою скорбь, но для Арли любой алкоголь был только напоминанием о его хальрумском позоре. Впрочем, адепту хватило совести не высказаться об этом вслух. Сложно было привыкнуть к тому, что провожатый теперь один. Даже со стороны Друзи выглядел осколком чего-то неделимого, разбитого — а уж что чувствовал он сам…
На базаре купили мешочек сушёных грибов. Торговцу с неприятно выступавшей челюстью и большой плешью пришлось опорожнить три сосуда водки, выплеснув их содержимое в небольшой бочонок. Эти сосуды Арли последовательно наполнил Пламенем — не слишком стабильным, но мощным и сохранным. Делец расставался с товаром неохотно, ведь даже три бутыли Пламени были не слишком высокой платой за пищу в условиях повсеместного голода. Во время торга он не раз обращал внимание покупателей на своё безмерное великодушие.