Серега не сразу расслышал то, о чем говорит Антоша:
— …А ведь я сразу не допер. Получается, они ее снова разыграли.
— О ком ты? — он обернулся.
— Как о ком? О Маргоше. Она ведь сочинения Тарасика давно нахваливала, вот они ей про выставку и впарили. Вроде как все самое лучшее из Тарасиковых сочинений на стены — чтобы все видели и учились. Она и повелась. Расклеили-то при ней. А как Тарасик пришел, как рыдать начал, она и сообразила…
Все встало на свои места. Серега окончательно прозрел.
— Между прочим, — сообщил он, — Геру напоил тоже Сэм.
— Что?
— То самое… — Серега расстегнул портфель, извлек бутылку. Видал? Откуда, по-твоему такое у Герки?
— Не понимаю…
— А что тут понимать, одним противником меньше. Геру-то он устранил, разве не так?
— Гера завтра придет.
— Завтра их не волнует. Они этот цирк сегодня затеяли. А Гера, сам знаешь, слабины не дает, и за Тараса, верняк бы, вступился. Это тебе не Анжелка. Кареев по ней сколько лет уж сохнет, а она вон как с ним крутанула…
— А что Анжелка, — пробурчал Антон. — Я про нее давно говорил, что лахудра. Ты же не слушал.
— Зато мы сейчас сидим и слушаем… — Серега порывисто поднялся.
— Куда ты?
— Потолкую с владельцем бутылочки.
Антон заерзал на лавке.
— Может, не надо?
— Чего не надо?
— Ну, все это… Толковать и прочее. Все равно Аврора скоро примчится. Сидел бы лучше.
— Я, Антох, в больнице насиделся, хватит.
В легкой панике его друг оглянулся.
— Кончай, Серый! Ты же видишь, он короля из себя корчит. И Геры нет. Что ты ему сделаешь?
— А вот посмотришь… — с бутылкой в руках Серега двинулся в направлении Сэма. Сердце у него бухало маленьким колоколом, ладони, держащие бутылку, вспотели. Он и сам не знал, что будет говорить и делать, но что-то делать было просто необходимо.
Между тем «двое из ларца» взяли его под прицел своих локаторов, Макс убрал перочинный ножичек в карман, Алик тоже с бдительностью сыщика выставился поверх журнала.
— Але, Сэм! — позвал Серега. — Часом, не твой пузырек?
Великий комбинатор лениво поворотил голову, сыграл бровями.
— О чем ты, Чех?
Серега тут же начал закипать. Так было всегда, когда коверкали его фамилию. Он сделал еще шажок.
— Мы ведь сняли отпечатки, не отопрешься.
— Проспись, Чех! Ты, похоже, на грудь принял. Вместе с Герычем.
Серега сглотнул. Сказать было нечего, и оттого он еще больше принялся психовать. Повторялась старая история. С ним говорили, как с мальчиком, а на него наваливалось предательское косноязычие. И в голове, словно что-то перемыкало и клинило. Всплывали глупейшие ругательства, какая-то чушь вроде тех же «отпечатков» и ни одного весомого аргумента.
— Твоя работа, урод? — он неловко подбросил бутыль на ладони.
— О чем ты, Чех? — снова повторил Сэм уже с откровенной издевкой. Так повторяют вопросы полным недоумкам.
— Я тебе не Чех!
— Ну, Чух. Не читал книгу Чух и Чех? По-моему, там про тебя тоже кое-что было. Ничего себе книжонка…
Гомон вокруг постепенно стихал, народ начинал прислушиваться к перепалке.
— Урод! — Серегу колотило. — Думаешь, все тебе спишется? Думаешь, все на тебя ишачат? Король-королевич, значит?
— Тю-тю-тю! — пропел Сэм. — Перлы-то какие? Давай, что ты там еще заготовил?
— Я ведь знаю, это ты подбросил Гере бутылку!
— Ой ли?
— И дневник у Тараса спер ты! — Серега тут же припомнил, что дневник как раз украл не Сэм, а Кокер, но поправляться было поздно. — Вся вонь в классе от тебя! Скунс позорный!
— Ага, позорю школу, класс, державу, — Сэм вновь подпер голову ладонью. Лицо его выражало спокойствие и скуку. — Что-нибудь новое выдумай, Чех! Повеселее…
— Хочешь повеселее? — Серега чувствовал, что надо что-то сказать, пусть даже не Сэму — ребятам, что стояли вокруг. Постараться как-то толково объяснить — про Геру, про чертову бутыль, про украденный у Кареева дневник. То есть, сказать-то было надо, но язык отказывался повиноваться.
— Что с тобой, Сергунчик? — Сэм продолжал издевательски улыбаться. — Ты бутылочку-то положи, а то уронишь ненароком, разобьешь. А потом какая-нибудь маленькая девочка — да голой ножкой ступит… Помнишь, как физрук распинался?.. О! Кстати, вот и она — девочка наша бредет! Уж не пьяная ли?..