— А я — то думаю, когда же это произойдет?
— Встреча?
— Встреча с Амандой Уайд.
— Значит, ты что-то замечал? А мне ничего не говорил.
— Говорить тебе было рискованно, потому что ты могла исподволь внедрять в его голову идею, которая еще не стала его собственной.
— Не так уж часто такое случается.
— Как бы то ни было, мне кажется, что это было бы хорошо для них обоих. Ему нужно общество человека его возраста. Если из этого что-нибудь получится, будет замечательно.
— Почему?
— Потому что он не захочет оставаться в одиночестве, если мы действительно решимся предпринять что-то серьезное.
— Мне кажется, мы уже решились, — сказала Хлоя, и вложила свою руку в его.
— Мне все еще не ясно, когда и где мы сделаем это, не говоря уже о других сложностях.
Бак надеялся, что Хлоя сейчас скажет, что она готова сейчас же выйти замуж и последовать за ним куда угодно. Время все шло и шло, а он все еще не мог принять окончательного решения.
— Лично я готова, если он решился, — сказала Хлоя Рейфорду. — Но первой я не скажу ни слова.
— А почему нет? — спросил Рейфорд. — Мужчинам нужно подавать сигналы.
— Я уже подала все необходимые сигналы.
— Но теперь-то ты держала его за руку?
— Папа!
— Ты хоть поцеловала его?
— Комментариев не будет.
— Но это означает «да».
— Я тебе уже сказала, ему были даны все необходимые сигналы.
Бак всегда помнил, как он впервые поцеловал Хлою. Это произошло год тому назад, когда он выезжал на машине в Нью-Йорк. Карпатиу купил тогда «Умом» наряду со многими другими изданиями, способными выдерживать конкуренцию. Для Бака возможности продолжать заниматься профессиональной деятельностью резко сузились. Он мог бы попытаться с риском для себя распространять свои материалы через Интернет, но надо было каким-то образом зарабатывать на жизнь. Брюс, который все реже бывал в церкви из-за того, что разъезжал по всему миру с миссионерскими целями, советовал ему остаться в «Глобал уикли» даже после того, как газета стала называться «Глобал Коммунити уикли».
— Я надеюсь, что когда-нибудь мы сможем ее снова переименовать, и она станет просто «Уикли».
Как и отец Хлои, Бак отказался от себя, чтобы делать для Бога все, что было в его силах, но он скрывал свою принадлежность к числу верующих. Карпатиу лишил бы его даже того минимума свободы и объективности, которыми он все еще располагал, если бы узнал об этом.
В тот последний вечер в Чикаго они вместе с Хлоей упаковывали его вещи. Он собирался отправиться в дорогу в девять и добраться до Нью-Йорка марафонским пробегом. Занимаясь упаковкой вещей, они то и дело повторяли, как им тяжело расставаться, как они будут скучать друг без друга, как часто будут друг другу писать.
— Я хотел бы, чтобы ты поехала со мной, — вдруг сказал Бак.
— Да, это было бы неплохо, — откликнулась она.
— Когда-нибудь, — уточнил он.
— Когда-нибудь, это когда?
Но Бак не клюнул. Он понес коробку в машину, проходя мимо нее, в то время как она завязывала другую. По ее лицу текли слезы.
— В чем дело? — спросил он, остановившись и утирая ее слезы. — Как бы и мне не начать плакать вместе с тобой.
— Ты никогда не скучаешь по мне так, как я по тебе, — ответила она, пытаясь продолжить свою работу и не обращая внимания на то, что он стоял совсем близко, касаясь ее лица.
— Перестань, — прошептал он. — Подойди ко мне.
Она поставила коробку на пол и выпрямилась. Бак обнял ее и притянул к себе. Его руки оказались у нее на плечах, а она уткнулась лицом в его грудь.
Они и раньше иногда прикасались друг к другу — иногда гуляли, держась за руки, иногда он брал ее под руку. Проявляя свою любовь, они никогда не говорили об этом вслух и заранее решили не плакать при расставании и ничего не обещать друг другу.
— Мы будем видеться часто, — сказал он. — Ты ведь приезжаешь на свидания с отцом, когда он пролетает через Нью-Йорк. А у меня есть причины бывать здесь.
— Какие такие причины? Ведь Чикагское бюро закрывается.
— По этой вот причине, — сказал он, еще крепче обнимая ее. Она снова стала плакать.
— Прости меня, — с трудом проговорила она. — Это становится слишком тяжело.
— Я понимаю.
— Нет, ты не понимаешь, Бак! Ты не можешь утверждать, что ты так же волнуешься за меня, как я за тебя.
Бак уже думал о том, как он поцелует ее первый раз. Он надеялся, что когда-нибудь, в конце вечера он просто коснется губами ее губ, пожелает ей доброй ночи и убежит. Ему не хотелось в этот первый раз встретиться с ее реакцией, не хотелось повторения поцелуя. Это должно было стать чем-то особым и очень значительным, но вместе с тем коротким и непритязательным, на чем они могли бы строить свои отношения потом.