Прохор гулко расхохотался:
- А ведь и вправду - суббота! Ну, мы и заработались… Что ж, это хорошо, что баня…
А дед Ферапонт, накинув на согбенные плечи старый армяк, заперев на толстый засов ворота, уже успел отвести на конюшню лошадей и теперь лукаво посматривал на парней:
- Что, поддать парку-то?
- А и поддай, старик! Поддай! Да не жалей водицы…
Ребята обрадованно загалдели.
- Ну, наконец-то, явились! - вышла на высокое крыльцо Василиска. - Пошто там смеетесь-то, в темноте? Трапезничать будете?
- Будем! - Парни еще больше захохотали. - Только после бани, Василисушка!
А дед Ферапонт уже старался вовсю! Плеснул на раскаленные камни воды, запарил венички: Митька вошел первым - едва на четвереньки не встал, до чего жарко!
- Ну, ты, старик, того… Как бы не угореть!
Дед ухмыльнулся:
- Угорают, Митьша, от плохого пару, а у меня завсегда пар знатный! Веничком-то попотчевать?
- Погоди, - Митрий уселся на лавку. - Дай отдышаться.
Сбросив одежку в предбаннике, вошли и Прохор с Иваном, оба крепкие, стройные, не чета тощему Митьке.
- А ну, дед, давай сюда веники! Эх, хорошо! Митька, ложись на полок. Ты, кажется, на кашель жаловался?
- Нет, нет, - опасливо отмахнулся Митрий. - Это не я жаловался, это Ртищев…
- Ты на начальника-то не кивай! Ложись, кому говорю?!
- А может, не надо? Я и сам как-нибудь попарюсь…
- Ложись, не то хуже будет!
Прохор показал отроку свой здоровенный кулак, натренированный еще в былые годы, когда дрался стенка на стенку за Большой Тихвинский посад.
- Иване, Митька, вишь, хочет, чтоб мы его силком затянули…
- Не-не, не надо силком… - Передернув плечами, Митрий со вздохом полез на полок. Ух и жарко же… Прямо уши в трубочку заворачиваются! А доски, доски-то как жгут!
- Ну, улегся?
- Угу… - Юноша обреченно вытянулся.
Взяв в руки два веника, Прохор несколькими энергичными взмахами разогнал жар и приступил к Митьке. Сначала легонько прошелся вениками по всему телу, словно пощекотал, затем начал бить - одним, вторым, потом обоими вениками вместе…
- Как, Митька?
- Ох… Хорошо! Славно!
- Ну-ка, поддай-ка еще, Иване!
Ух-х!!! Ивана-то не надо было упрашивать - выскочил в предбанник, плеснул в корец с водой чуток квасу для запаху и - на камни! Ух-х!!!
- Эх, и славно же! - неутомимо работая вениками, довольно оглянулся Прохор. - Как, Мить?
- Сла-а-авно…
- Ну, еще разок… Йэх!
Вкусно пахло запаренными вениками, житом, деревом и распаренными телами. Иван тоже схватил веник, примостился рядом с Митькой, охаживая себя по плечам…
- Хорошо! Эх! Славно!
С каждым взмахом словно улетали куда-то далеко-далеко все накопившиеся за долгую неделю - вот уж поистине долгую! - проблемы.
Йэх!
- А ну-ка поддай! Митька, как - в сугроб?
- А и в сугроб! Запросто!
Довольный Митрий спустился с полка.
- Митька, погодь, я с тобой!
Они выскочили из предбанника вместе - сначала Митька, за ним Иван, затем Прохор. С хохотом повалились в сугроб, взметая сверкающую пыльцу снега…
- Эх, хорошо! Вот славно-то!
А потом снова - в жаркую баню, и снова веничком…
- Славно!
Жаль только вот темновато было, зато в предбаннике, шипя, горели две сальные свечки. Там и уселись, напарившись, потягивая холодный квас из больших деревянных кружек.
- Хозяйка спрашивает: подавать ли на стол? - заглянул с улицы дед Ферапонт.
Иван улыбнулся:
- Пущай подает. Сейчас идем уже…
Парни, не торопясь, оделись.
- Слышь, Митрий, - вспомнил вдруг Иван. - Ты ведь так нам и не сказал: что там у Ефима Куракина украли? Может, цепь при нем была золотая или еще что?
- Цепь - это само собой, унесли. - Митрий вдруг помрачнел. - Но цепь не главная пропажа…
- Не главная? А что ж еще?
- Печень.
- Что-о?!
- Печень, селезенка, сердце… - добросовестно перечислил Митрий. - Жир с бедер и живота тоже срезали.
- Вот те раз, - сипло прошептал Прохор. - Вот те раз… Наверное, и у остальных тоже все повырезали… А мы-то гадаем…
- Да-а-а… - Иван зябко поежился и с силой ударил кулаком в дверь. - Вот вам и жертвы. Вот вам и ошкуй!
Глава 3
Марья
Любви, любви хочу я… Василий Жуковский. Песня
Февраль 1605 г. Москва
Печень, сердце, жир! Кому все это нужно? Ясно кому - ворожеям да колдунам, коих водилось на Москве не сказать чтоб во множестве, но все же в довольно большом количестве. По кабакам да торжищам шептались даже, будто сам государь ворожеям-волшебницам благоволит. Ежели так, опасно было их трогать - хватать, тащить в пыточную на допрос. Да и кого хватать-то? Пока ничего конкретного. Сразу появилась версия о том, что ворожеи изъяли внутренности уж после того, как неведомый убивец расправился со своей жертвой. Однако все прочие истерзанные трупы свидетельствовали против этого - тогда получалось бы, что ворожеи или колдуны специально таскались следом за кровавым Чертольским упырем - так уже стали именовать убивца на Остоженке и Черторые. Значит, ворожеи…
- Я тоже думаю, что среди них и нужно искать, - выслушав ребят, заметил Ртищев. - Только сперва по новой проверить надобно - точно ли и у всех прочих внутренности пропали.
- Да ведь как проверишь-то, господине?! - вскинулся Митька. - Коли их же всех, прости господи, давно на погост увезли?
- Вот ты и займись. - Думный дворянин улыбнулся и надсадно закашлялся. - Хоть самому к ворожеям идти… А и займусь! А вы двое, - он посмотрел на Ивана и Прохора, - покойным Ефимом Куракиным. Установите точнейшим образом: что он делал на постоялом дворе, часто ли там бывал, с кем общался, ну и все прочее. Задачи ясны? Тогда что сидите?
Холодно было на улице, морозно, зато небо лучилось синью, зато весело сияло солнце! Славно было скакать по заснеженным улицам, славно, хоть и холодновато, признаться; по пути Прохор с Иваном пару раз останавливались, заглядывали в корчмы, не выпить - согреться. Вот и Остоженка. Иван наклонился в седле:
- Эй, парень! Где тут постоялый двор?
- Вам постоялый двор или кабак?
- Двор, говорю же!
- Эвон за той церквушкой.
Поскакали. Миновали деревянную церковь с колокольнею, перекрестились на маковку и, посмотрев вперед, увидали обширный забор с призывно распахнутыми воротами, в которые как раз въезжали крытые рогожами возы. За воротами виднелись приземистые бревенчатые строения - избы, амбары, конюшня…
Переглянувшись, парни, обогнув возы, въехали на обширный двор.
- Кажется, здесь, - Прохор кивнул на крыльцо самой большой избы.
Тут же, откуда ни возьмись, подбежал служка:
- Изволите остановиться у нас?
Иван спешился, кинул поводья:
- Может быть, коли понравится.
Служка изогнулся в поклоне:
- Сейчас доложу хозяину. Проходьте в избу.
- На вот тебе медяху. Лошадей не забудь покормить.
- Само собой, господа мои, само собой.
Толкнув тяжелую дверь, друзья прошли через длинные сени и оказались в обширной горнице с низким потолком и изразцовой печью. Над большим, тянувшимся через всю горницу столом, свисая с потолка на деревянных подставах-светцах, потрескивая, горели свечи. Сняв шапки, парни перекрестились на иконы.
- Рад видеть столь приятных молодых людей! - приглаживая пятерней расчесанную надвое бороду, поклонился гостям невысокий кругленький человечек в темно-коричневом зипуне с деревянными пуговицами, надетом поверх красной шелковой рубахи. Пояс тоже был красный, с желтыми кистями.
Иван усмехнулся - экий щеголь, - спросил:
- А ты, верно, хозяин?
- Он самый, Ондреев сын, Флегонтий. А вы кто ж такие будете?