- А ну, к стене все! - вдруг громко крикнула одна из девок, выдернув из-под шушуна увесистый кавалерийский пистоль с изящным колесцовым замком. И где только взяла такой? - Ну? Я кому сказала!
Девчонка повела пистолем, и все трое - Прохор, Иван и Митрий - вынужденно подчинились. Глаза у девицы были бешеными - пальнула бы запросто. Глупо так погибать, ни за что, просто так. Впрочем, другого выхода, кажется, не было…
- Митька, я валюсь девке в ноги, ты - прыгай и выбивай пистолет, - шепнул Иван. - Прохор - на тебе главный.
- Ну, упыри, - главарь зло ощерился, - ужо теперь посчитаемся.
Иван приготовился к рывку…
- Стой, Крыжал! - Девчонка неожиданно опустила пистоль. - Это не те!
Утром запорошило, пошел мелкий снег, и дед Митрофан, тот самый седобородый старик, что был с Крыжалом в лесу, стегнул лошадь:
- Н-но!
Полозья саней весело поскрипывали по узкой лесной дорожке, с обеих сторон окруженной высокими раскидистыми деревьями, настоящей чащобой, впрочем, дед Митрофан не боялся заблудиться и знай нахлестывал свою неказистую, но выносливую лошаденку.
Трое друзей вольготно раскинулись на мягкой соломе. Иван с Прохором довольно щурились, а Митрий, страдальчески морщась, покачивал головой - вчера перепил-таки перевару, уж больно настойчиво угощал староста Крыжал государевых людей, замазывал, так сказать, вину. Что поделать, для пущей достоверности Ивану пришлось разорвать голенище сапога да вытащить цареву подорожную грамоту, а потом еще ждать, когда найдут грамотного дьячка.
Получилось так, что местные крестьяне действительно обознались, что и было немудрено - незадолго перед появлением трех друзей какие-то три монаха здорово накуролесили в селе, пользуясь тем, что мужики во главе со старостой отправились на охоту. Заняли главную избу, избили парнишку-пономаря да изнасиловали племянницу старосты Глашку - ту самую девицу с пистолем. Пистоль-то она уж опосля выпросила у Крыжала, хотя - раньше надо было. С собой монахи-насильники прихватили лошадей и припасы, чем здорово подкосили все деревенское хозяйство. У каждого монаха, между прочим, имелась при себе и пищаль, и сабля; исходя из всего услышанного, приятели предположили, что эти отморозки такие же монахи, как и они сами - сиречь, лживые. Разобравшись таким образом с непонятками, парни обещали старосте не давать ходу обидам и расстались с миром, выпросив напоследок лошадь с санями и возчика - «довезти хоть до куда-нибудь». Вот дед Митрофан и вез, исполняя наказ старосты. Далеко, правда, не завез, выпустил у большака - все же срезали верст пятнадцать. Слез с саней, поклонился:
- Не поминайте лихом, робяты!
Парни улыбнулись:
- Счастливо!
И пошли дальше пехом, как и раньше. По обеим сторонам большака - шляха - тянулись все те же холмы, леса, перелески. Кое-где попадались поля, и чем дальше, тем больше, только вот засеянные они или брошенные, никак было не определить - снег. Дорога выглядела большей частью пустынной, лишь иногда попадались одиночные всадники, при виде «монахов» обычно прятавшиеся в лесу, из чего Иван заключил, что всадники эти - воры, направляющиеся в войска самозванца.
- Так мы и сами туда направляемся! - выслушав Ивана, с усмешкой заметил Митрий.
Иван тоже посмеялся - кто бы спорил?
- Что-то дорожка уж больно безлюдная, - пристально вглядываясь вперед, высказал опасение Прохор. - И деревень никаких по сторонам нет, кругом одни леса да косогоры. Не заплутать бы!
Впереди, за снежной пеленой вдруг показалось бревенчатое строение с высокой шатровой крышей, украшенной большим деревянным крестом, - часовня. Друзья переглянулись и прибавили шагу. Около часовни стояли сани, запряженные пегой лошадью, настолько худой, что под кожей ясно угадывались ребра.
Сняв шапки, парни вошли в часовню, где уже молились два светлоголовых отрока - по виду, крестьянские дети. Молились горячо, истово, и уже намеревавшиеся спросить дорогу приятели не стали им мешать, тихонько выйдя на улицу.
- Да подождем, - надев шапку, кивнул Митрий. - Пущай робята помолятся, выйдут - спросим.
Отроки молились долго, друзьям уже надоело ждать, но все не уходили, ждали - а вдруг и впрямь заплутали? Эвон, снежина-то - так и валит! Вдруг да повертку какую-нибудь пропустили или, наоборот, свернули не туда? По этакой-то дурацкой погоде все может быть.
Наконец отроки вышли.
- Эй, парни! - Трое друзей быстро направились к ним.
Завидев монахов, мальчишки вдруг со всех ног бросились прочь, к лесу, - и стоило немалых трудов их поймать.
- Да что ж вы бегаете-то? - неся обоих за шкирки, словно котят, недоумевал Прохор. - Надо же, и лошаденку свою бросили, и сани… Что, не надобны?
Пойманные молчали, а Иван покачал головой:
- Отпусти их, Прохор.
Едва бывший молотобоец поставил ребят на ноги, те повалились на колени в снег:
- Не убивайте за-ради Господа! Все отдадим, все, что хотите, сполним, токмо не мучьте!
- Та-а-ак, - протянул Иван. - А ну, поднимите-ка глаза, парни! Смелей, смелей… Теперь скажите-ка, с чего это вы взяли, что мы обязательно будем вас убивать и мучить? Что, у нас других дел нет? Или так на людоедов похожи? Ну? Что молчите? Отвечайте же!
Младшенький отрок заплакал, старший же вскинул глаза:
- Отпустите-е-е…
- Да отпустим! Вот те крест, отпустим! Сперва скажи: пошто нас за татей приняли? Ой, только не реви… На вот тебе монету. Бери, бери, не сомневайся - «пуло московское»!
Парнишка осторожно взял в руку маленькую медную монетку, не такую, конечно, маленькую, как «мортка» или «полпирога», но все ж не очень большую.
- Ну? - прикрикнул на него Иван. - Теперь говори, сделай милость!
- Монаси зловредные на большаке объявились, - шмыгнув носом, поведал мальчишка. - С пищалями, с саблями… Всех, кого ни встретят, направо-налево секут, грабят.
- Так уж и всех? - усомнился Митрий.
- Ну, не всех… С кем сладят.
- Чудны дела твои, Господи! - покачав головой, Иван посмотрел на своих спутников. - Что скажете? Не первый раз уж мы про этих монасей слышим!
- Гнусы они, а не монаси, - пробурчал Прохор. - Ух, попались бы мне…
Митрий покачал головой:
- Это плохо, что они впереди едут. Не впервой уж нас за них принимают… Эй, парень, их, монасей тех гнусных, тоже трое?
- Говорят, трое.
- Как и нас… Не было б нам с того худу! А ну, как где вилами встретят?
- И что ты предлагаешь? - поинтересовался Иван.
- Хорошо б нам их обогнать, - улыбнулся Митька. - Спросим вон робят, где можно путь срезать. Вон и сани у них есть с лошадью, довезут - заплатим. Заплатим, заплатим, не сомневайтесь.
Отроки разом моргнули:
- Ин, ладно. Покажем, где срезать. А вы куда идете-то?
- Да в Кромы.
- В Кромы? - Старший парнишка почесал затылок. - Есть тут одна дорожка, по ручью. Все по Орловскому шляху ездят, там вроде и ближе, но дорога хуже, а по ручью - куда веселей будет.
- Ну, так ведите, парни! - Иван засмеялся. - Вот вам алтын, покажете, где ручей. Лошаденка-то выдержит нас?
- Да выдержит! - Старшенький отрок живо зажал монету в ладони. - Выносливая.
К Путивлю вышли засветло, успели-таки до вечерни. Высокие деревянные стены с угловатыми башнями, заснеженный, местами превращенный в ледяную горку вал, ворота, невдалече широкая река - Сейм.
- Ну, что дальше? - Иван обернулся к друзьям. - В город?
- В город, куда же еще-то? А уж там сообразим, что делать.
Соображать, впрочем, не пришлось: от городских ворот навстречу путникам уже неслись конники в коротких польских кафтанах, в блестящих шишаках, с саблями.
- Кто такие? - осадив коня, грозно поинтересовался какой-то усатый воин.
- Паломники мы, - разом поклонились все трое. - Монаси, нешто не видишь?
- Ах, монаси, - ухмыльнулся усач. - Тогда милости прошу. Эй, парни, - он махнул рукой. - Проводите.
Так они и вошли в Путивль - с эскортом вооруженных всадников, - что, наверное, смотрелось немного нелепо: всадники и монахи. Миновали ворота со сторожевыми башнями и оказались на широкой площади среди множества вооруженных людей - казаков, пищальников, польских гусар с чудными гусиными перьями на длинных железных полозьях. Гусар, впрочем, было мало.