- Верно. По сути, ты уже мертвец. Хочешь еще что-то спросить?
- Не спросить, - Иван улыбнулся. - Сказать.
- Ну, говори, говори…
Пленник прищурил глаза и заговорил негромко, чуть слышно, постепенно повышая голос:
- Ты говорил о местничестве. Все правильно говорил, хорошо… Конечно, несправедливо, чтобы какой-то дундук занимал важную должность лишь по праву рождения. Это вызывает недовольство и зависть. Да-да, именно зависть. И не простую, а смешанную с той дикой злобой, что всегда ходит рука об руку с завистью. Это как раз твой случай, Овдеев! Ты ведь не просто убивал людей - ты делал это жестоко, наслаждаясь страданиями! Вскрывал грудные клетки, вырывал внутренности, срезал жир. И чем дальше, тем больше тебе это нравилось. Да и приятно было, и совесть оставалась спокойной, - всегда хорошо чувствовать себя защитником справедливости. Только нельзя защищать справедливость кровью, смертью и людской болью! Зачем ты их мучил, Овдеев?
- Хотел вызвать ужас… И вызвал! - Ошкуй гулко захохотал, показав желтые, похожие на медвежьи клыки, зубы.
- К тому же - колдуньи и ворожеи неплохо платят за людской жир и внутренности, - негромко заметил Иван. - Постепенно ты привык убивать, Овдеев! Тебе стали доставлять наслаждение чужие муки - вот почему ты убил и утопил в ручье несчастных детей - Антипа и Кольку, вот почему хотел расправиться с Архипкой, вот почему…
- Они меня видели! - визгливо перебил Овдеев. - Могли узнать!
- Ловко ты нас провел тогда с выстрелом, помнишь? Ловко… А сын купца Евстигнеева? Он-то тебе чем помешал? Просто, как Архипка, попался на глаза в нужных условиях? И ты не смог устоять… да и хотел ли?
- Заткнись! - подскочив, Ошкуй закатил пленнику звонкую оплеуху.
Иван дернулся, сплевывая на пол кровь.
- Ишь, разговорился, - с ненавистью бросил Овдеев. - Ты знаешь, что будешь умирать долго?
Пленник молчал.
- И не только ты, но и твоя супруга… Мой человек давно затаился в амбаре на твоей усадьбе.
- Ондрюшка Хват? - Иван усмехнулся.
Ошкуй кивнул:
- Он. Впрочем, тебе от этого знания никакой пользы… Сейчас я займусь тобой… сейчас, сейчас…
- Может, покажешь напоследок маску? - вскинул глаза юноша. - Ну, ту самую, медвежью. Любопытно было бы посмотреть. Кстати, откуда она у тебя?
- От дядюшки-помора… х-ха… Покойника. Согласись, совсем иное дело, когда вместо обычного убийцы жертва в свой последний момент видит перед глазами страшного зубастого оборотня - ошкуя! - Овдеев гулко захохотал, и в его смехе слышался смертный приговор Ивану. - Хочешь посмотреть маску? А не слишком ли ты любопытен? Впрочем, что ж - изволь…
Отвязав от пояса ключ, Овдеев подошел к стоявшему у стены большому, обитому железными полосками сундуку, запертому затейливым замком. Оглянувшись, подмигнул жертве и, со смехом открыв замок, откинул крышку…
И в испуге отпрянул! Прямо на него ринулся из сундука огромный оборотень - ошкуй.
Оп! Оборотень всего лишь раз махнул рукой - и Овдеев, получив хороший удар в скулу, впечатался в стену и медленно съехал на пол.
- Э, - заерзал Иван. - Ты его там не того, Проша?
- Не! - Прохор снял тщательно выделанную из медвежьей головы шапку и наклонился к Овдееву. - Обычный удар. Сейчас очухается.
Ошкуй пришел в себя гораздо быстрее, нежели планировали приятели. Пока Прохор развязывал Ивана, Овдеев поднял голову и криком позвал приставов.
Два выстрела грохнули разом, один за другим… Прохор сжал кулаки - и Ошкуй дернулся в сторону, к печке.
Скрипнула дверь, и на пороге показался Митрий с парой дымящихся пистолетов в обеих руках.
- В сенях дожидались, с пищалями, - усмехнувшись, пояснил юноша. - Хорошо, свечки жгли - не промазал.
- Да уж, вижу, что…
В этот момент Овдеев вдруг прыгнул к окну и, выбив всем телом свинцовую раму, выпрыгнул из горницы прочь…
- За ним! - бросаясь следом, громко закричал Митька. - Уйдет ведь… Уйдет…
За окном грянул вдруг взрыв огромной силы, такой, что Митьку отбросило от окна, а дом затрясся, словно вот-вот развалится. Впрочем, толстые бревна выдержали взрывную волну, пусть и со скрипом, а вот во дворе, похоже, разверзся ад - с такой силою рвалось к небу злое желто-красное пламя.
- Бежим! - подхватив Митьку, парни бросились прочь из избы. И вовремя - огонь уже перекинулся на крышу.
На дворе усадьбы огромным костром пылали развалившиеся постройки, перевернутые взрывом сани, солома…
- Осмелюсь доложить, - выскочил неизвестно откуда чумазый и улыбающийся Галдяй. - Ваш приказ выполнен - сигнал людям князя Михайлы подан!
- Сигнал? - схватившись за голову, Иван застонал, не зная, плакать или смеяться.
- Ну да, сигнал, - заулыбался подьячий. - Как и наказано было - сразу после выстрелов поджечь пороховое зелье. Я и поджег.
- Ну, молодец, - нервно хохотнул Иван. - Тебе сколько зелья приказано было в заряд заложить? Фунт?
- Не-а. - Галдяй тряхнул головой. - Не фунт, а пуд! Ну, разве ж с фунта хороший взрыв выйдет?!
- Так ты что ж, Галдяй, - затрясся от смеха Прохор, - пуд зелья в сигнальный заряд заложил?
- Не, не пуд. Для верности - полтора шарахнул. Уж точно услышат…
- Да уж. - Митрий оглянулся на пылающую усадьбу. - Услышат. Смотри, как бы не оглохли!
Галдяй опасливо отстранился от пламени и прислушался:
- Ну вот! Я же говорил, услышат! Эвон, копыта по насту стучат - едут.
И в самом деле, на улице слышался стук копыт и крики. Миг - и во двор усадьбы ворвались всадники - рейтары во главе с князем Михайлой Скопиным-Шуйским. На молодом князе была меховая шапка и епанча из красной блестящей ткани, а рядом с ним, верхом на белом коне гарцевал сам государь Дмитрий Иванович.
- А, опять вы, - ухмыльнулся он, увидев Ивана с приятелями. - Может, объясните мне, что тут вообще происходит?
- Ошкуя ловим, великий государь, - поклонившись, доложил Иван и кивнул на лежавшее в снегу тело. - Вот он!
- Овдеев?! - подойдя ближе, ахнул царь. - И что, имеются доказательства?
- Самые серьезнейшие, государь.
- Представите завтра, - коротко приказал царь и вдруг, хитро посмотрев на Ивана, молвил, уже заворачивая лошадь к воротам: - Кажется, я кому-то обещал боярство?
Дмитрий и свита уехали, парни вместе с князем Михайлой тоже отправились к себе на Большую Ордынку, а на дворе горящей усадьбы, как всегда, осталась лишь пожарная четь Никифора Онисимова. Осталась и, оттащив в сторону труп Ошкуя, занялась привычным делом.
На усадьбе ребят встретил молодой кулачник Анемподист с друзьями.
- Ну что? - въезжая в ворота, взглянул на них Прохор.
- С первого удара! - Анемподист радостно подул на кулак. - Там, в амбаре, до сих пор и валяется…
- Жив хоть?
- Да жив… Эвон, волокут парни…
Парни волокли под мышки обмякшего стряпчего Ондрюшку Хвата.
- Ну, вот и славно, - вбегая по лестнице на крыльцо, улыбнулся Иван. - Теперь бы еще Василиска…
И едва не столкнулся в дверях с Оленой.
- Ну что? Вылечила?
- А и не надо супружницу твою лечить, - улыбнулась вдруг ворожея. - И голова кружится, и есть не хочется, и тошнит, и все тело ломит… С женщинами такое бывает.
- Что-что?
- Да ничего. Ребеночек у вас скоро будет, вот что!
Иван как стоял, так и сел прямо на ступеньку лестницы. Услыхав новость, во дворе радостно завопили Прохор и Митрий. Захлопотали, прося гостей в дом, слуги, и Иван, наконец поднявшись, вбежал в покои жены, обнял…
Василиска счастливо вздохнула.
А где-то далеко, на Чертольской, никому не нужный, валялся в снегу остывший труп Овдеева-Ошкуя, «борца» за справедливость и гнусного упыря. И никому не было до него никакого дела, никто не ходил рядом, не показывал пальцем, не кричал, в страхе пряча глаза, - вот он!
И слава Богу!