Мулька засмеялась - гы-гы - обвела подворье рукою, мол, смотри, что тут творится, до нас ли? Митька даже покраснел, заругал себя - вот балда, не заметил, что не так все кругом, ну не так, как всегда. Обычно по вечерам тишь да гладь да Божья благодать, а нынче слуги бабкины так и мелькают, все приодетые, в рубахах вышитых. Кто бочонок с медком в избу тащит, кто окорок лосиный с амбара. Суета. Видать, к бабке нешуточный гость пожаловал. Ну да, не до Мульки теперь, похоже, вон и остальные девки простоволосые по заднему двору ходят. Интересно, что ж они-то не набелились, не нарумянились, брови не подсурьмили? Иль гость не за тем приехал? Ага… А если и правда не за тем?!
Митька насторожился, задумался, а Мулька уже тянула его за руку в свою избенку.
Войдя, отрок перекрестился на висевшую в углу икону и, откинув занавеси, уселся за стол.
- Ну, наливай свой сбитень.
Девчонка юркнула за очаг и появилась не сразу, а через некоторое время, в течение которого Митрий размышлял о необычном госте, - как бы вызнать? А потому и вздрогнул, увидев перед собой Мульку с глиняным горшком в руках. Светлые волосы девчонки были распущены по плечам, вместо платка их украшал сплетенный из ромашек венок. Митрий вдруг покраснел - кроме венка ничего другого на Мульке не было.
- Умм! - Девчонка осторожно налила из горшка в деревянную кружку, кивнула - пей.
Митька выпил, а Мулька, примостившись рядом на лавке, принялась целовать его с таким жаром, что… В общем, Митька сопротивлялся недолго.
- Умм, - довольно приговаривала девчонка. - Умм!
- Да что ты все мычишь да мычишь? - Митрий растянулся на лавке, стыдливо прикрывшись рогожкой. - Давай хоть поговорим, да?
Мулька с готовностью закивала.
- Вот смотри, к вам ведь гость приехал, так?
- Умм.
- И гость непростой, не из Тихвина?
Девчонка кивнула.
- А зачем приехал, не знаешь?
- Гы-ы…
- Не знаешь… Поня-атно. А Платона Узкоглазова с Романицкой улицы знаешь? Он к вам захаживал?
Мулька задумчиво закусила губу, замычала - видать, хотела бы что-то пояснить, да не знала как. Митька встрепенулся, оперся на руку.
- Ладно, попроще. Значит, ты Узкоглазова знаешь?
- Гы-ы…
- Нет? Ну, тогда, про него слышала?
- Умм!
- Молодец, молодец, Мулечка! А вот парня, который у вас на усадьбе раньше жил да куда-то сгинул, ты уж наверняка должна знать, Васька Москва - так ведь его зовут?
Девчонка вдруг задрожала, и в округлившихся светло-серых глазах ее вспыхнул на миг такой ужас, что и самому Митьке стало страшно.
- Да не дрожи ты! Этот Васька, он убийца? Скажи!
Вместо ответа Мулька спрыгнула с лавки и, натянув платье, схватила Митьку за плечи.
- Умм! - девушка повелительно кивнула на дверь. Уходи!
- Да ладно тебе…
- Умм! Умм! Умм!
И ведь выгнала! Митька едва успел порты натянуть, рубаху уже надевал во дворе. Надел, волосы рукой пригладил…
- Митька, забубенная твоя башка!
- Ась?
Отрок оглянулся и увидал бегущего от избы Онисима. И чего разорался, знает ведь, где Митьку искать.
- Давай иди скорей в избу, хозяйка зовет!
Ну, хозяйка так хозяйка. Жаль вот, с Мулькой нехорошо получилось… и все же кое-что вызнал! Васька Москва - точно убивец, вот еще узнать бы, были ли у него самострелы и, самое главное, связан ли он с Узкоглазовым?
- Так, погоди-ка… - На полпути к избе Онисим остановил Митьку и, чуть отойдя, критически осмотрел. - Ой, чушка грязная! Иди хоть к колодцу, морду ополосни. Да быстрее, быстрее.
Пожав плечами, отрок пошел к колодцу, ополоснулся, снова пригладил волосы, длинные, темно-русые, густые.
- Ну, вот, - теперь Онисим вроде бы остался доволен. - Эх, рубаха-то у тебя грязна.
- Ну уж другой нету, - обиделся Митрий. - Да и сапог не припас.
- Эх, голь-шмоль перекатная.
- Эй, вы там скоро? - донесся с крыльца повелительный голос Васьки Блина. - Быстрее, шпыни ненадобные, поспешайте, ежели плетей не хотите отведать!
Плетей не хотелось, а потому поспешили. Да так, что Митька споткнулся на крыльце, расквасив до крови нос. Пришлось Онисиму бежать за водицей, уняли кое-как юшку.
В горнице на широкой лавке, развалившись, сидел богато одетый толстяк с бритым лицом, или, как принято было говорить, - «со скобленым рылом». В левой руке толстяк держал увесистый серебряный кубок, в правой - плетку, коей время от времени похлопывал себя по зеленым сафьяновым сапожкам. В сапожки были небрежно заправлены алые шелковые шаровары, поверх которых была выпущена лазоревая рубаха, тоже шелковая, с узорчатой вышивкой по вороту и подолу, поверх рубахи красовался бархатный ярко-красный зипун с золочеными пуговицами, а сверху внахлест - зеленая суконная чуга - узкий кафтан для верховой езды с короткими, по локоть, рукавами, украшенный тонкой винтообразной проволочкой из черненого серебра - канителью. Под стать чуге и струящийся желтым шелком пояс с позолоченными варварками - шариками на тесьме - и кистями. Рядом с этаким франтом на лавке валялась отороченная беличьим мехом шапка с большим, размером почти что с ладонь, оламом - вызолоченной кованой бляхой с изображением корабля, плывущего по бурному морю под всеми парусами. Корабль этот и привлек в первую очередь внимание Митьки, больно уж был необычен, да и красив. Интересно, сколько вся эта красота могла стоить? Наверное, немало. Значит, незнакомец богат, и весьма. Какой-нибудь заезжий боярин? Скорее всего…
- Этот? - толстяк ткнул пальцем в Митькину сторону и недовольно поджал губы, жирные, лоснящиеся, словно он только что закусывал жирным мясом. А и закусывал, что с того?
- Этот, этот, друже Акулин! - откуда ни возьмись выскочила бабка Свекачиха в обычном своем шушуне, несмотря на теплую погоду, отвесила отроку подзатыльник - кланяйся, мол. Отрок послушно поклонился.
- Подь сюда! - поманил толстяк.
Митрий подошел ближе, остановился, внимательно рассматривая незнакомца. Лицо у того оказалось какое-то бабье, рыхлое, пухлощекое и, кажется, даже беленое! Ну да, беленое! И щеки горят - не сами по себе, румяна! Ну и ну…
- Черен, как ворон, черен! - с каким-то придыханием, явно недовольно, простенал толстяк и, махнув рукою, пожаловался: - Ну не глянутся мне чернявые, ты ж знаешь, бабуля!
- Во прошлое-то лето тебе всякие глянулись, только подавай, - вполголоса произнесла Свекачиха. - А нынче, гляжу, - чистый князь!
- Да-а, - сладко ухмыльнулся гость. - Нынче я многое могу себе позволить… и многих. Не чернявых, а каких хочется! Впрочем… - Он строго посмотрел на Митьку. - Сыми-ка рубаху, отроче!
- Сымай, сымай, - подтолкнула бабка.
Пожав плечами, Митька медленно стащил рубаху, прикидывая, как половчее удрать. А ловчее выходило - через сени к воротам, те как раз были распахнуты, видать, ждали косцов - Свекачиха, кроме девок, держала еще и небольшое хозяйство: коровы, козы, бычок.
- Ой, так и знал, так и знал - тощой-то какой! Ровно диавол! - Толстяк захохотал, манерно прикрыв рот ладонью.
- Да что ж тебе не угодить-то никак, Акулиша?! - не выдержав, плюнула бабка. - Смотри, отрок-то лицом пригож, глазки сереньки… волос и правда темен… но уж не так, чтобы очень.
- Черен, черен, - снова завыл толстяк.
Митька, быстренько натянув рубаху, на всякий случай сделал несколько шагов к двери.
- Словно диавол. Черт, черт, чистый чертушко. Ой, бабуля, что ж ты мне все чертей-то подсовываешь? Беленьких хочу, светлокожих, ласковых.
- Где ж я тебе их возьму? - Свекачиха задумчиво покачала головой.
А толстяк-то - содомит! - проняло наконец Митрия.
Привстав с лавки, содомит живенько подбежал к бабке и, встав на одно колено, молитвенно сложил пред собой руки:
- Найди, найди, бабуля! Приведешь - заплачу златом. У меня есть, ты не думай.
- Да вижу, что есть, - кивнула старуха. - Эвон, платье-то на тебе баское!
- Да уж, не дешевое! - Гость подбоченился и капризно надул губы. - Так приведешь?
- Приведу, приведу, куда от тебя деваться? Брысь, паря! - последнее слово относилось уже к Митьке, который, естественно, не заставил себя долго упрашивать, вмиг скатившись по крыльцу во двор.