Я разворачиваюсь к плёнке, стеной отделяющей меня от темноты, и выплёскиваю всю ненависть на неведомого наблюдателя.
ВОН!!!
Внезапный грохот, звуки бьющегося стекла и крики разрывают тишину. А ещё я чувствую запах горелой проводки.
— А-а!
— Dagger, svarte! Ka i hellvette?! Ты в порядке?
— Почти…
— Что ты сделала?!
— Ничего! И не ори на меня! Чёрт…
Вокруг снова темно. Шлюп остался где-то там. Я обязательно вернусь к нему, но позже.
Сейчас я хочу понять, что говорят голоса.
— Ингвар! Что за выражения!
— Я извиняюсь, док.
— Какая любезность с твоей стороны, голубчик! Ах, сколько приборов погублено…
— Док, что это было?
— Полагаю, та самая вспышка. Десятый уровень, не меньше. Остальное спросите у дамы. Не я ковырялся у него в мозгах.
— Даггер?
— Не знаю, Ингвар. Я только коснулась его памяти, самые верхние слои, а он…
— Что ты успела выяснить?
— Ничего! Он меня выгнал! Это абсолютная защита. Мне не пройти.
— Pule… Извините, док. Идём, Даг.
Откуда-то изнутри приходит удовлетворение. Я смог. Справился. Можно отдохнуть. Темнота сейчас безопасна.
Шлюп ждал меня, но не спешил открывать свою загадку.
Я испробовал все способы, до которых смог додуматься: кричал, стучал по обшивке кулаками и всем, что мог поднять, искал малейшую щель, выступ, любой намёк на то, как попасть внутрь, но тщетно.
Я не мог пройти этот блок.
Пока не мог.
Зато медленно, но верно приходил в норму. Чувствовал я себя отвратительно: тело абсолютно отказывалось подчиняться, сознание путалось, постоянно опрокидываясь в полусон-полубред, я не мог говорить, шевелиться, даже зрение сфокусировать. В моменты пробуждений надо мной иногда появлялось светлое пятно в тёмном ореоле и раздавались какие-то звуки. Но я не мог понять, что это. Изредка возникали другие пятна и звуки, но все они оставались неопознанными, словно я смотрел на происходящее из-за толстой стеклянной стены. Мне не хотелось, чтобы кто-то проникал за эту стену. Но даже за такой защитой не покидало непонятное беспокойство.
Неизвестно, сколько времени продолжалось это безумие, но в один прекрасный момент пятно обрело чёткость, превращаясь в красное лицо с мясистым носом и старомодными очками, и я услышал воркотливый голос.
— С возвращением, голубчик. Ах, и заставил ты старого доктора поработать. Как себя чувствуешь, дорогой?
Я рассматривал лицо, не зная, что ответить. Просто не понимал, что мне говорят. К тому же язык, как и тело, отказывался повиноваться. Даже перевести взгляд получалось с трудом. А ещё я не помнил — кто я. Зато из глубин памяти вдруг всплыло смешное имя.
Шафран. Шафран Абрамович Розенбаум.
Имя ударилось о стеклянную стену в голове, но не уплыло обратно. Следом за ним всплывали всё новые слова и понятия. Они беспорядочно толпились, и я понял, что очень важно выстроить их в чёткую систему.
Доктор поднёс руки к моему лицу, оттянул пальцами веки, посветил в глаза, исчез из поля зрения, появился снова.
— Ты в больнице, голубчик. Уже неделю. Я — твой лечащий доктор, Шафран Абрамович. Отдыхай, голубчик. Теперь всё пойдёт намного быстрее.
Старый доктор оказался прав. Я всё больше и больше времени проводил в сознании. Молчаливые санитары по очереди делали мне массаж, утыкивали тонкими длинными иголками, кормили, мыли и проводили много незнакомых и непонятных процедур. Особенный эффект я чувствовал после массажа и иголок: появлялось странное и приятное ощущение, что весь организм гудит, как кабель под напряжением, к этому добавлялась удивительная лёгкость, и казалось, что ещё чуть-чуть — и я взлечу, как летал, невидимый, во время комы. Тело пока не слушалось, самопроизвольно подёргивая конечностями, зато в голове прояснилось всё. Я вспомнил, кто я, как сюда попал и что со мной произошло. Единственными загадками оставались шлюп и моя дальнейшая судьба.
А ещё я решил играть по своим правилам и как можно дольше прикидываться, что ни о чём не подозреваю.
Это в моих интересах.
И наверняка скоро предстоит первый экзамен.
Они пришли через пару дней.
Один из санитаров как раз закончил с утренними процедурами, когда дверь палаты, куда меня перевели, открылась, явив Шафрана Абрамыча. Доктор быстро и деловито подошёл ко мне, осмотрел лицо, глаза, постучал по локтям и коленкам, удовлетворённо хмыкая на ответные подёргивания конечностей, и безапелляционно заявил.