Неподалеку от огромной кабины бульдозера, под прикрытием ее тени, трое подростков развлекались игрой в карты.
— Что ставишь? — спросил блондин с нечесаной, серой от бетонной пыли шевелюрой, по прозвищу Куца, загорелого до оливковой смуглоты крепыша.
— Дозу против трех колес. Тех, хороших.
— А если проиграешь?
— Ты ж меня знаешь — отдам.
— Во-во! — вмешался самый низкорослый, щуплый. — Жди.
— А ты не лезь, харя, — буркнул крепыш.
— Давай так, — решил Куца, — дозу оставишь себе. Это все-таки ого! Не на угол пописать… А мне клюшку Маню на неделю в личное пользование. Идет?
— А как же я? — заныл щуплый. — А я?
— Пошел ты, — крепыш не поворачиваясь, толкнул слабака в плечо. — На три дня, — сказал он блондину. — Отдаем в твое пользование на три дня. Ну?
Куца пожал плечами и смешал колоду.
Щуплый засеменил в сторону нагромождения плит и балок — каменного жилища. Там, на одном из уступов, положив под голову набитый чем-то мягким мешок, лежала в расслабленной позе девица. Она не была такой запущенной, как подростки, хотя волосы блестели, словно намазанные жиром. На худеньком тельце остались под натиском жары только грязноватый белый лифчик и цветные плавки. Щуплый подросток молча схватил ее за ногу выше колена, а другой рукой попытался проникнуть под лифчик, но поскользнулся на каком-то камешке и чуть не упал. Камешек запрыгал по уступам, а из темного провала, множество которых зияло там и тут, на мгновение выскочила крыса, сверкнув на людей черными бусинами глаз.
— Дурак, мне же больно, — сказала девица, отрывая руку щуплого от своего бедра. — Катись отсюда, Старуха!
Подросток, поколебленный отпором, предпринял новую атаку:
— Давай, Мань, а? — в голосе звучала угроза и заискивание одновременно.
— У меня сегодня выходной, понял? — девица толкнула его сильней.
— Ты пожалеешь, клюшка. — Угроза в голосе окрепла.
— Это ты мне угрожаешь? — девица схватила щуплого за воротник драной рубашки. — Мне, своей мамочке? Расскажу Ежу и Куце, как ты меня называл, и тебя из Старухи переквалифицируют. — Она отрывисто, противно засмеялась. — Ладно, — Маня, похоже, решила помириться. — Хочешь удовольствия? Два колеса или сигарета. Усек?
Щуплый понурил голову.
— Ну, Мань, я отдам тебе, ты же меня знаешь.
— Рубашку мне обещал? Обещал. Где она? — Маня положила голову на мешок. — Ищи другую дуру. Два колеса или сигарета.
Солнце выглянуло из-за зубчатой башни трубы и коснулось ее маленьких грудей.
Старуха возвратился к бульдозерной кабине. Чем окончилась игра? Может, хитрый Куца на этот раз проигрался? Судя по голосам, к картежникам кто-то присоединился. Подросток, щурясь от солнца, различил знакомого бомжа, бившего челом в мусор перед стоящим Ежом. Бомж театрально протягивал руки и хныкал:
— Не везет мне. Болею, Еж. Ей-богу, болею. Весь участок рылом пропахал… Болею.
— Сколько сигарет принес? — последовал вопрос.
— Болею, Еж. Грудь так и жмет…
— Последний раз спрашиваю: сколько сигарет?..
— Девять, девять, Ежичек, ни разу не затянулся…
— Ты же знаешь, падла, нам Крутому десять отдавать, мы и так из-за тебя задолжали! Знаешь?!
— Я же приносил, вы же сами…
— Что? — удар ботинка пришелся в грудь бомжу.
Несчастный опрокинулся навзничь, закашлялся, запричитал. В его сумбурных причитаниях то и дело повторялось: «Помнишь, помнишь…»
— Былые заслуги помню. На них далеко не уедешь, — проворчал Еж и еще раз ударил бомжа. Теперь по ребрам.
— Помнешь! — тонко выкрикнула жертва.
Подоспевший Куца схватил крепыша за плечо.
— Сигареты помнешь!..
— А-а!.. — злобно рыкнул Еж, но остановился.
Бомж перестал всхлипывать, приподнялся, извлек из-за пазухи относительно чистую тряпочку и развернул ее. Сигареты, к счастью, не помялись, только из одной высыпалось немного табаку, и среди его крошек матово белели и желтели кругляшки таблеток-колес.
Куца и Еж переглянулись. Старуха тоже захотел взглянуть, что там, потянувшись, он невольно толкнул Куцу в спину. Блондин развернулся и коротким ударом в солнечное сплетение вырубил щуплого.
А бомж почувствовал, что гроза миновала.
— Рискуя жизнью добыл. Восемь колесиков. — Он торжественно посмотрел на подростков. — Этих самых, нервных… Себе ни одной не взял. У больницы. Думал — там пусто. Ан нет, нашел. Еле убежал. Этого, дылду встретил. Он обещал меня пришить, — пожаловался бомж.
— Годится, Кент, — смилостивился Еж. — Че ж сразу не сказал? А мы уж тебя зажарить собирались.