А ее сын, Райан? Он здесь. Я привез его на своем самолете. Видеть, как загораются глаза Лорен, когда он входит в комнату, стоило всех усилий, которые потребовались, чтобы устроить это.
— Брэкстон! — раздается голос отца через всю комнату. Он развалился в большом кожаном кресле, которое мы затащили из кабинета, держа в руке кружку сидра, а на голове у него криво сидит шапка Санты. — Когда ты уже перестанешь тянуть и наденешь кольцо на палец этой женщины?
В комнате наступает тишина.
Все головы поворачиваются ко мне, а Лорен застывает в середине движения, сжимая комок красной упаковочной бумаги. Щеки ее заливает румянец и, выпрямившись, она нервно улыбается.
Я ухмыляюсь и подмигиваю отцу. Не совсем так, как я планировал, но сработало.
— Прямо сейчас, если она согласится.
Глаза Лорен расширяются, когда я приближаюсь к ней, доставая из кармана небольшой бархатный футляр. Я носил его с собой неделями, ожидая подходящего момента. Оказывается, вот он.
Я беру ее за руку, сердце колотится так, словно хочет вырваться из груди.
— Лорен, — говорю я достаточно тихо, чтобы слышала только она, — я не обещаю, что со мной всегда будет легко. Я упрямый, не самый аккуратный и, скорее всего, буду сводить тебя с ума хотя бы раз в день. Но вот что я могу пообещать: я буду любить тебя всю свою жизнь. Каждую минуту, каждую секунду. И я проведу ее, стараясь сделать тебя такой же счастливой, как ты делаешь меня.
В ее глазах блестят слезы, а я опускаюсь на одно колено, протягивая кольцо.
— Лорен, — голос дрожит, и я мысленно чертыхаюсь. — Ты выйдешь за меня?
Она прикрывает рот рукой, быстро кивает.
— Да, — сначала едва слышно, а потом громче. — Да! Да! Да!
Комната взрывается радостными криками. Мама пускает слезы, отец хлопает в ладоши так, будто хочет побить рекорд по громкости. Коул и Тедди свистят, а одна из моих племянниц выкрикивает:
— Наконец-то! — с таким видом, будто ждала этого целую вечность.
Я надеваю кольцо на палец Лорен, и она бросается мне на шею, зарываясь лицом в плечо.
— Я люблю тебя, — шепчет она, и я крепко обнимаю ее.
Вот ради чего мы с ребятами сражались.
Позже, когда праздничная суматоха немного стихает, а дети снова увлекаются подарками, ко мне подходит Райан. В его взгляде что-то взрослое, не по возрасту серьезное. Лорен говорила, что для него этот год был так же тяжел, как и для нее.
— Брэкстон, — тихо говорит он.
Я киваю.
— Что случилось?
Он колеблется и бросает взгляд на Эшли, которая стоит неподалеку, потом снова смотрит на меня.
— Я просто хотел сказать спасибо. За то, что ты делаешь маму счастливой. Она этого заслуживает.
Я сглатываю, чувствуя неожиданный ком в горле, и бросаю взгляд на Лорен — она увлеченно болтает с моей снохой, ее лицо светится радостью.
— Я не один это сделал, — говорю я хрипловато. — Но могу сказать одно: ее счастье — это то, чему я посвящу всю свою жизнь.
Райан смотрит на Эшли, та кивает ему с ободряющей улыбкой, затем делает шаг вперед и прочищает горло.
— Брэкстон, — начинает она немного нервно, — есть кое-что, о чем мы хотели тебя попросить.
Я поднимаю бровь.
— Конечно. О чем речь?
Райан переминается с ноги на ногу.
— Это может прозвучать глупо, но…
— Но, — перебивает его Эшли, — мы хотели бы называть тебя папой.
Я ошеломленно моргаю, на мгновение просто не в состоянии вымолвить ни слова.
Грудь сжимается, а в глазах предательски щиплет.
— Это… — мой голос предательски дрожит. — Будет величайшей честью в моей жизни.
Эшли светится от радости, а Райан явно вздыхает с облегчением. К нам подходит Лорен, скользя под мою руку. Судя по ее улыбке, она слышала последние слова.
— Даже большая честь, чем титул «любимого дяди»?
Я притворно вытираю слезу.
— Хотел бы оба титула, но если выбирать, то без сомнений — «папа».
Лорен смеется, и этот звук наполняет меня теплом. Это именно то, чего я всегда хотел для нее.
Позже, проходя мимо Рэя, лениво прислонившегося к стене, я останавливаюсь.
— Рэй, — говорю я, протягивая ему руку.
Он пожимает ее, но бурчит себе под нос:
— Даже не надейся, я не собираюсь называть тебя папой.
Типичный Рэй. Он всегда атакует первым, потому что до конца не верит, что теперь в безопасности и любим.
— А «папочкой»? — подмигиваю я, наблюдая, как его лицо искажается в чистом ужасе.
Это займет время, но рано или поздно мы его приручим.
— Ни за что, — фыркает он, качая головой, но при этом улыбается, а когда мы разжимаем руки, хлопает меня по плечу, как родного брата.
Вечер подходит к концу. В камине потрескивает огонь, дети играют с новыми игрушками, а Лорен уютно устроилась рядом, положив голову мне на плечо. Впервые за долгое время я чувствую себя абсолютно спокойно.
Она довольно вздыхает.
— Я люблю свою жизнь. Даже ее пугающие стороны.
— Я тоже, — отвечаю я, целуя ее в макушку. — Кстати, Доминик звонил мне утром. Он готов профинансировать твой центр для реабилитации ветеранов. Прямо здесь, в Род-Айленде.
Ее глаза расширяются.
— Ты шутишь?
— Нисколько.
Лорен выглядит так, будто скоро потеряет сознание, и тут же обнимает меня.
— Это так необходимо… Сейчас еще больше, чем раньше.
Я крепко прижимаю ее к себе.
— Да. Им предстоит долгий путь к исцелению, но теперь у них будет поддержка. Они не одни.
Она замирает, затем поднимает на меня взгляд.
— Мы сможем сделать так много хорошего… для солдат, а может, и для всего мира, — Лорен прижимается ко мне теснее, ее голос становится мягким и чуть лукавым. — Как насчет того, чтобы ускользнуть в наш домик… и как следует это отметить?
Такое предложение повторять не нужно.
Это то, о чем ни одна женщина не должна просить своего мужчину дважды.
Глава двадцать восьмая
‡
У берегов Италии…
Волны с грохотом разбиваются о берег частного острова Доминика. Жар дня понемногу отступает. Солдаты разбросаны по пляжу: кто-то плывет, разрезая воду, как хищник, которыми их учили быть, другие смеются и перебрасываются фрисби.
Доминик ступает на песок. Его начищенные туфли немного утопают с каждым шагом. Переодеваться он не стал — он здесь ненадолго. Эбби и дети ждут его в доме бабушки.
Когда Джек замечает его, он подталкивает локтем соседа, и вскоре все взгляды устремляются на Доминика.
— Корризи, — говорит Хью, вставая. В его голосе нет страха, но есть уважение. Доминик отлично различает эти вещи. Он живет ради этой разницы.
— Как вы тут? — спокойно спрашивает Доминик. Его голос легко перекрывает шум прибоя.
— Лучше, чем когда-либо, — отвечает Джек, выходя вперед. — Спасибо. За все это, — он обводит рукой остров, пляж, свободу, раскинувшуюся вокруг. Голос его становится тише. — И за все остальное.