А теперь вернемся к нашему герою — Владимиру Сергеевичу Кедрову — двадцати шестилетнему инженеру — конструктору второй категории выпускнику Днепропетровского государственного университета, физико-технического факультета.
Жил Володя Кедров в общежитии, которое уютно устроилось в небольшом отдалении от проспекта Кирова и было в двадцати минутах ходьбы от работы. В этом общежитии, в основном, селили мужской холостой инженерно — технический состав завода и КБ. Поэтому оно выгодно отличалось по порядку от остальных рабочих общаг завода. Прожив здесь почти два года, Володя понял, что если в городе и есть резидент американской разведки, то он даром ест свой хлеб — нашпигуй все комнаты этого общежития соответствующей прослушивающей аппаратурой и все секреты советского ракетного вооружения твои. Во время частых застолий, задушевных кухонных бесед, здесь произносилось столько информации, которая по всем канонам КГБ должна была идти под грифом «Секретно» или "Совершенно секретно", что соответствующий начальник в этом КГБ, который отвечал за предотвращение утечки подобной информации должен был, по идее, или уже давным-давно повеситься или хотя бы застрелиться. Кроме всего прочего, это общежитие имело обычную советскую звукоизоляцию — соседи друг о друге все знали. Вот и сейчас, придя в свою комнату и готовя немудреный ужин на одного (сосед по комнате на месяц укатил в отпуск) Володя заодно узнал, что соседи справа режутся в преферанс, а сосед слева охмуряет какую-то девицу по имени Жанна. При окончании поедания первого яйца яичницы Володя услышал, что кто-то справа удачно сыграл на мизер, а сосед слева благополучно закончил кофейную стадию отношений и передвигал девушку в район кровати для начала второй стадии — постельной. Володя вилкой нацелился на второй желток и тут словно кто-то произнес в его комнате:
— Ну, Коленька, не надо. Ну не могу я здесь…
"Так, у соседа слева заминка на второй стадии", — эта мысль проскочила в голове у Володи, втиснувшись между двумя эмоциями — хорошей и очень хорошей. Первая эмоция, если перевести ею на русский язык звучала примерно так: "А яичница, между прочим, получилась ничего, так как я и люблю — не очень зажаренная, но и не жидкая, в самый раз". Потом, как уже было сказано, прошла мысль насчет соседа, переполненного тестотероном и адреналином, и тащившем упирающуюся девушку, а затем возникла вторая эмоция: "А с аджикой она бы пошла веселее". (В смысле яичница, а не девушка за стеной).
— Жаннуля, ну чего ты… Ты же у себя дома разрешала мне…
Володя неожиданно понял, что яичница на тарелке и секс за стеной так же гармонично сочетаются между собой как торт, украшенный ломтиками сала. Поступать по плебейски — пустую кастрюлю к стенке и ухом, вожделенно прижавшись к прикопченно-облупившемуся ее дну, слушать, слушать ту захватывающую схватку между скромным и слабым целомудрием и наглым и сильным желанием Володе не захотелось. Оставалось одно — пойти подышать свежим воздухом на улицу. Но прежде, чем парень оторвался от яичницы, стула и стола, он успел получить еще одну порцию волнующего эротического диалога.
— Коля, ну не здесь. Ну не могу я здесь… У меня дома все тихо, спокойно, а тут шум, гам за дверью… эта скрипучая кровать, ну не могу… Вот с этим последним "не могу" Володя и выскочил на улицу. "Странный народ эти женщины, — мысли лишенные звукового эротического фона текли спокойно и плавно, — в одной квартире она может с мужчиной заниматься любовью, а в другой квартире с тем же мужчиной она не может". Где-то вдалеке, оставляя голубые сполохи на темном небе проехал троллейбус. "Там может, а с тем же в другом месте — не может", — на мгновение, неясно, в голове у Володи зародилось чувство, что какая-то важная мысль не доползла до его сознания, запутавшись в многочисленных подземных этажах подсознания. Но троллейбус проехал, сполохи от троллейбуса погасли, а Володе очень захотелось добить оставленную на столе в комнате общежития яичницу. "Ну вас с этой любовью, мне кушать хочется", — с этой мыслю он отправился обратно в общагу. Холодная яичница наглядно представляла собой убедительный пример одного из краеугольных камней диалектического материализма — переход количества в качество. Понижение температуры яичницы на несколько градусов — это еще теплая яичница, еще на несколько — тоже еще теплая яичница, а понижение еще на парочку градусов — это уже холодная гадость. "Лучше я бы прослушал эротический репортаж из соседней комнаты и съел бы теплую яичницу", — немудреная мысль лениво проползла уже в сонной голове Владимира…
— … Володька… ну прекрати… ну подожди, дай сказать.
— Еще десять поцелуев и говори.
— Каких десять поцелуев? У меня не то что губы, язык от твоих кусаний распух.
— Люблю бессловесных женщин.
— И много их было у тебя?
— Пока одна, но у меня впереди лет шестьдесят активной сексуальной жизни.
— Так ты у нас оказываешься секс гигант.
— А ты разве не заметила?
— Да ты знаешь, я бы сказала обычный средний уровень, притом на нижнем пределе.
— У тебя что, было с кем сравнивать?
— Теоретически дорогой, теоретически… пока.
Оба рассмеялись.
— Сейчас я тебе покажу теоретически, и средний уровень на нижнем пределе тоже покажу.
— Володька… да прекрати ты… ох… Володя…
И снова два тела слились в одно целое, меняющееся со временем — то ЭТО напоминало восхитительный бутерброд, этакий великолепный, вкусненький «гамбургер», то вольную борьбу, преимущественно в партере.
— Ладно, Иришка, уболтала, прекращаю.
— Только попробуй… ох.
— Так средний же уровень.
— Твой профессионализм растет не то, что по часам, а прямо по минутам.
— Сударыня, я польщен.
— Милый… не отвлекайся…
Еще десять минут упорной борьбы в «партере» и клубок распался.
— Тебе когда лететь на полигон? — после долгой паузы спросила девушка.
— В воскресенье.
— А зачем летишь?
— Да обтекатель с изделием не стыкуется.
— А почему?
— А вот этого я пока и не знаю.
— А мы с тобой как, стыкуемся? — девушка озорно улыбнулась.
— Во всех позициях.
— Так уж и во всех.
— Есть только один путь для проверки — экспериментальный, — Володя неожиданно рассмеялся.
— Что, представил экспериментальную проверку?
— Нет, одну из позиций.
— И какую же? — девушка весело и смело, без всякой стыдливости, посмотрела в глаза парню.
— Под обтекателем.
— Где, где?
— Под обтекателем. Представляешь как это должно возбуждающе действовать? Заниматься любовью и знать, что потом под ним будут стоять ядерные боеголовки.
— Володька, ну у тебя и фантазия.
— А что не захотела бы?
— Да нет…
— Почему? Чем, в принципе, обтекатель отличается от этой комнаты.
— Нет, Володя, ни под, ни на обтекателе я не смогла бы. Все-таки комната и обтекатель чуть — чуть, но отличаются, тебе не кажется?
Еще не открыв глаза Володя понял, почему не стыковался обтекатель с изделием. Иришкины слова из сна: "Нет… я не смогла бы. Все-таки комната и обтекатель чуть-чуть, но отличаются" оказались ключом к разгадке. "Почему, как ее там, Жанна, дома могла, а в общаге нет? Да просто обстановка была не та — постоянный шум за дверью, не знакомая, чужая, скрипучая кровать, то, се и все — нет страсти, нет желания. Так и обтекатель. В Павлограде стационарный установщик в МИКе[3] и никаких тебе ветров. А на полигоне установочный агрегат на автоходу, чуть-чуть не так подъехал к шахте, не так выставился. Да, он выставляется по реперным точкам, но с определенной же точностью, не идеально, чуть-чуть ветерок подул, да плюс еще этот эксцентриситет, вот и набралась совокупность отрицательных факторов. Там чуть-чуть, здесь чуть-чуть и все, обтекатель своим металлическим скрежетом и заявил: "Не буду стыковаться с изделием, не могу, хоть режьте меня на куски".