Сергей Шкенёв
Отшельник-2
Пролог
14-год от обретения Беловодья.
Вислоухий щенок сопротивлялся и упорно отказывался есть аппетитное варево из молодой крапивы, щавеля, одуванчиков и жирной глины, сваренное специально для него. Наверное, из-за того, что большая деревянная ложка ему в пасть не помещалась.
– Держи крепче! – прикрикнула Милка на младшего брата. – Ты же не хочешь, чтобы Буян умер от голода?
Пятилетний Минька отчаянно замотал головой. Он никогда не встречался с голодом, но по рассказам старших, это чудовище раньше часто приходило в их деревню и забирало с собой не только детей со стариками, но даже крепких мужиков не щадило. А потом государь-кесарь запретил голоду появляться в своём государстве, а патриарх предал страшилище анафеме.
Однако Буян от похлёбки отказывался, и больно тяпнул Миньку за палец, после чего вырвался из рук и сбежал в заросли малины.
– Растяпа! – рассердилась Милка. – Как теперь его ловить?
Минька представил, что из-за его неловкости в деревню может вернуться голод и громко заревел, размазывая слёзы по лицу грязными кулаками. Оно же… оно же… это чудовище… Матушку с батюшкой жалко! И Милку тоже жалко!
– Хватит реветь, – старшая сестра погладила братца по лохматой голове. – Не получилось с Буяном, получится с Мурлыкой.
– Мурлыка! – Минька перестал плакать и широко улыбнулся.
Кот, привезённый отцом с ярмарки в далёкой и таинственной Любимовке, был гордостью их семьи и завистью всей округи. Шутка ли, два рубля серебром! Почти как лошадь! Зато и пользы не меньше – полосатый пушистый зверь извёл чуть ли не всех мышей в деревне, и пару раз притаскивал из леса задушенных козюль. Козюли, они ведь почти как голод – ужалит, и трёх дней не проживёшь.
– Ну что, идём кормить Мурлыку?
– Идём, – согласился Минька, но остановился, прислушиваясь к далёкому конскому топоту. – Это кто?
Сестра отмахнулась:
– Небось татары в набег пошли.
– Хочу посмотреть!
– Да что на них смотреть? Татары как татары… Да они всё равно к батюшке заедут, дома и посмотришь.
И в самом деле, у ворот родного дома детишки оказались одновременно с богато одетым всадником, важно восседающем на вороном жеребце. Это у них привычка такая, раз начальный человек, так конь непременно вороной. Ну, или гнедой, если в невеликих чинах.
Гость, однако, не стал чваниться и надуваться спесью, и спешился, бросив поводья сопровождающему его воину. Во двор зашел на своих двоих, проявляя уважение к хозяину. Только заорал страшным голосом:
– Эй, бачка, выходи, биться будем!
Отец, ухмыляясь в бороду, спустился с крыльца и сгрёб татарина в охапку:
– Карим, чёртушка старый, какими судьбами? – и обернулся к дому. – Мать, собирай на стол!
– Потом пировать будем, Демьян, – татарин с трудом освободился из объятий деревенского старосты. – Времени нет, я же в набеге.
– Успеешь ещё набегаться! Мы сколько с тобой не виделись, лет шесть или семь?
– Семь. С самой осады Гамбурга и не виделись.
– Вот видишь! И ты хочешь, чтобы я тебя отпустил голодного и без разговоров? Не по-человечески это, Карим.
Минька оживился, и даже показалось, будто его уши зашевелились. Ну прямо как у Мурлыки, почуявшего скребущуюся мышку. Отец о своём участии в войне рассказывал мало и неохотно, и от большинства вопросов отмахивался, обещая надрать задницу крапивой за излишнее любопытство. А как хотелось бы послушать… Ведь не простым воем был, а целым десятником особливой сотни!
– Умеешь ты уговаривать, Демьян, – рассмеялся татарин. – Тогда я сейчас своим скажу, что задержимся на пару дней. Печать в набеговой подорожной поставишь?
– Да не вопрос, Карим. Только давай побыстрее, а то меды прокиснут.
– У нас не успеют прокиснуть.
А потом случилось чудо – татарин покопался в висевшей на боку кожаной суме, и достал два огромных петушка на палочке. Один ярко-красный, другой жёлтый. Протянул Миньке с Милкой и поощрительно улыбнулся.
– Карим… – охнул отец. – Это же…
– Отстал ты от жизни в своей глуши, Демьян. У нас в Касимове сахар уже дешевле железа стоит. А этот вообще с моего завода.
– Как это?
– А вот так! – самодовольно ухмыльнулся Карим. – В последний набег иду, а потом на этот… как его там… пен-ци-он! Почитай двадцать лет в седле. Подал прошение императору, и тот дал разрешение осесть на земле. Теперь всё, откочевал своё, пусть молодняк кочует.
– Стареешь?
– Мудрее становлюсь, – татарин вытащил из всё той же сумки какую-то бумагу. – Печать сразу поставь, а то не до неё нам будет.