Две такие близкие, но такие разные планеты. Толстый, плотный слой (как окружность над другой окружностью, что похоже на слои луковицы, наложенные друг на друга) укрывает этот гигант, окутанный сплошным покрывалом туч, а под этим слоем — сплошные бури, бушующие с неукротимой яростью. Этот мир предстает перед нами на том же уровне, что и Меркурий, но этот разлохмаченный, хаотический пожар гор и горных цепей, лишенный каких бы то ни было морей, этот неописуемый вихрь и смерч, все это вечерняя звезда — Венера, соседняя планета.
Свет ударяется об огромную массу плотно сомкнутых туч, отскакивая от нее, как от раненого зеркала, эту массу пронизывают странные, мрачные извилины, она издырявлена следами древних адских метеоритов, которые иссушают это безмерное светящееся опустошение. Никакое многострадальное излучение не может найти себе выхода — это сплошной рой сине-фиолетовых туч, ядовитых и беззащитных. Они сталкиваются с поверхностью солнца, которое набрасывается на них сверху и застревает в адской стуже, потому что слой туч не выпускает в пространство ни томящего планету жара, ни терзающего ее холода. И она тоже была перед нами, невероятная, но вполне реальная.
Таким вот образом мы приближались к небесным телам и зависали над ними, а тем временем взгляд Хуана Диего с тревогой и изумлением отмечал отсутствие жизни. Это был самый верный способ увидеть, насколько отличается от своих соседей мир Земли-Океана. Не стоит вдаваться в какие бы то ни было умозрительные построения: это было только изумление.
ПАССАЖ ОБ ОСЕНИ. Хуан Диего говорит с доном Хуаном в одиночествах своих странствий, а потом дон Хуан приходит ко мне и рассказывает о самом значительном или о том, что приходит ему в голову воспоминанием или сном о том невероятном исследовании, проведенном так быстро благодаря близости Отшельника. Иногда он бывает робким, нерешительным, уходит в себя (как будто за ним никто не наблюдает), однако дон Хуан воспринимает его настроения, сны и воспоминания так же реально, как будто все это происходит у него на глазах. «В этом великолепие Шамана и его талант», — подчеркивает дон Хуан, сознавая неизмеримое расстояние, отделяющее нас от того, кто должен был бы занимать самое необыкновенное из мест, являясь Ангелом Америк.
Кстати, вчерашняя ночь была только для того, чтобы продемонстрировать тебе хотя бы часть того хаоса, в котором жила наша благословенная Мексика, с тех пор как узурпаторы отняли у нас Святого-Шамана. Для того чтобы осудить скудость и равнодушие, они страшнее, чем то непосредственное преступление, жертвой которого он стал.
Я ужасно удручен предыдущими утверждениями и опечален. НАШИ АМЕРИКИ ОСТАЛИСЬ БЕЗ ПРЯМОЙ СВЯЗИ, БЕЗ МОСТА, ПО КОТОРОМУ ПРИХОДИЛ СЮДА ОН, ТОТ, КТО МОГ ИСЦЕЛИТЬ ВСЕ, СОХРАНИТЬ ВСЕ, ОБЪЯСНИТЬ ВСЕ, МОГ ПРИСМАТРИВАТЬ ЗА СВОИМ КОНТИНЕНТОМ. НА САМОМ ДЕЛЕ ОН БЫЛ ИССУШЕН, КАК ПАСТБИЩЕ, А ЕГО КОРНИ СОЖЖЕНЫ ЗАВОЕВАТЕЛЕМ, КОТОРЫЙ ТАКИМ ОБРАЗОМ ЗАВЛАДЕЛ ПСИХИКОЙ КОНТАКТА С БОЖЕСТВЕННОЙ БЛАГОДАТЬЮ ВСЕЛЕНСКОЙ МАТЕРИ.
Все это понятно, завоеватель пишет историю, манипулирует ею по своему усмотрению, а раса с кожей цвета корицы, раса, чьи корни вспыхивают от солнца, раса, владеющая реальными элементами магической интроспекции, погружения в мир, сейчас плывет по воле волн. Поэтому ей приходится «следовать» за другими колокольчиками. У нее были свои собственные, но их оторвали от тела вместе с мясом. Хуан Диего находился ближе всех к душераздирающему мистическому познанию неизвестного — был Мост.
Мне жаль, мне жаль поколений, предшествовавших нам, нынешних и тех, что последуют за нами.
Без своего Святого-Шамана, сотворившего столько добра, помазанного самой Вселенской Матерью Христа и Вечной Жизни посредством категорического утвердительного «Да», внушающего благоговейный трепет своим исступлением и глубиной, без своего Святого они жили, живут и будут жить, потому что отвернулись от него. Тот, кто пожелал игнорировать его существование, играет на руку узурпатору и открывает дорогу бесконечной духовной бойне. Дон Хуан предупреждает нас, что эта связь разорвана и будет очень трудно восстановить ее. Он намеренно меняет тему, чтобы это обстоятельство оказалось незамеченным.
— Наблюдай за его действиями, — повторяет он мне, — только за его невидимыми действиями, ты должен быть бесконечно мудр и восприимчив, только тогда ты поймешь, какова та Прозрачность, которую он практикует.
Я развожу костер — костер несказанной печали. Ведь нас скрывали в течение самого важного времени: в годы рождения этой Нации. По крайней мере, в Америках появились утвердительные ответы на надлежащее нам достоинство. Мы — мексиканцы — много раз становились Обещанием, исполнение которого отложено на потом, как будто наша прошлая жизнь вообще не оплодотворяет нас, мы словно засыпаны землей, огромными кусками долгов, за которые предстоит рассчитываться, это узурпатор отнял у нас Хуана Диего. И своей психикой, ее слоем забвения мы были вынуждены безоговорочно принять навязанную сказку, мы уверовали в нее, как последние слизняки, безропотно (и притом любой из нас, пожалуй, готов убеждать себя и всех остальных в том, что это мы ошибаемся, но перед нами непосредственный жизненный опыт Хуана Диего и разорванная завеса явленной тайны). В нас ни разу не шевельнулось беспокойство, и это при том, что мы вроде бы достигли зрелости. Нам еще только предстоит уяснить себе свое истинное измерение, в психическом плане наша судьба затуплена.