Когда радость или волнение сотрясают его тело, его температура опускается, и его ярко-синяя кровь наполняется скрытой и бесконечной тьмой любой крови.
Птица Феникс.
— Шкура его волков: природа черного вожака, который видит во тьме ночи, а при свете дня, не видя, находит след.
Природа того, кто постоянно следует за ним и кто не дает путникам потерять друг друга, он золотистый, золотой, как само золото, он связан с солнцем и его опаляющим жаром; и другой волк, не такой, как эти, волк, помазанный пеплом Шамана, памятью слоев пожаров и времени, особый волк Хуана Диего, одинокий волк. Как, по-твоему, удается со единиться цветам радуги, чтобы войти в мир? Не верь этим россказням, что, мол, это явление физическое, связанное с преломлением в природной призме, «этот мир — мир мысли и нагуаля», этот мир — мир ласки, он рождается и умирает в каждом из своих созданий. Как разрываются солнца, кровь солнц, тот жар, что проникает в глубь негостеприимной материи, все время изрыгающейся материи, замерзшей материи, как, по-твоему, солнца должны проникать туда и открывать эти ограды? Древние знали это, друг мой.
На протяжении всей короткой истории нашего нахождения вблизи друг друга, бурной и прекрасной, но в общем-то тривиальной, мы встречались и разговаривали во время наших долгих странствий, нам пришлось постепенно обретать смысл древних, присутствующих и отсутствующих, всех их рас, через все воспринятые коллапсы.
Этот особый синий цвет есть лазурь шаманского величия. Он содержит в себе границы состояния, именуемого Святостью. Мы никогда прежде не говорили того, что говорим. Этот ореол святости и близости к зимним небесам, пустынным, таким глубоким. Эти тона, сияющие в центре миров, которых коснулась жизнь, все они — это золотой цвет и тот, другой, синий, глубокий, отдаленный; в этом состоянии вещей, которые тяготят или радуют нас на перекрестке дорог, наших пересекшихся дорог, наполненных непредвиденным, Плутон, это море. Нужно, чтобы ты смотрел на эту такую отдаленную сферу как на последний из редутов берегов и их песчаных пляжей, где кончаются небеса и их пустыни; это их цвета.
Глаза Хуана Диего зелены, как яшма.
Так оно и есть. Они зеленые, как извечные камни, как сосновые леса и зелень, которая отряхивается, потея водой и светом. Ярко-зеленые, светло-темно-зеленые, как свежие листья крон в ущельях, зеленые, как сельва его Конти нента, как зелень его лесов.
Его волосы не седеют.
Просто в нем царит молодость. Молодость его черепа.
Эта радость жизни настолько мощная, что просто невоз можно, чтобы на этой голове появилась печальная седина.
Он никогда не бывает в угнетенном состоянии. Ни до Откровения, ни после.
Он силен и крепок, как дуб. Он такой живой, мускулистый, худой, но мускулистый.
Это его неутомимые странствия, постоянный дождь, омывающий его, и солнце: пост.
Кожа у него совсем другая.
На ней нет пятен, она гладкая, влажная. Словно по ней не прошли годы…
У него нет возраста, Дева однажды обещала ему это, и Шаман не стареет.
— Бессмертие приходит к нему как налетающая вьюга, и вследствие этого он дышит Блаженством. Видимым и невидимым. Вся вселенная — тайна. Сама вечность сто рожит эту тайну. Думаю, рядом с Девой нельзя дышать нормально, нельзя кашлять или зевать. Ведь ты нахо дишься перед Матерью всего живущего, и это Она. Она обещала ему это, когда он однажды отдыхал днем, стара ясь, однако, не уснуть, но все же уснул, потому что очень устал, и Она сказала: «Почему бы тебе не приклонить голову на мою руку или плечо? Я не позволю тебе изнемочь и упасть, я нежно, насколько можно нежно, вручу тебе вечную жизнь, это будет для тебя так же просто, как дышать воздухом и освежаться в воде. Ты даже ничего не заподозришь, когда она придет к тебе, ты уже бессмертен, так что отдыхай».
Мозг Хуана Диего повторял, подобно эху тех пределов, где он дышал: «Я больше не умру», но ведь сама Тонанцин и Кецалькоатль впали в агонию. Дева ответила ему: «Их смерть принадлежит не смерти, а бессмертию, — такому же, как твое».
А когда он уходил от берегов Океана, поднимаясь на вершину, где умерла его Тонанцин, все произошло при его возвращении…
Так оно и есть. Все происходило во время этой встречи, и они шли рядом и смотрели друг на друга. Она появлялась время от времени, но постоянно, то тут, то там. Он шел рядом с Ней. Их приятные встречи могли бы продолжаться столько, сколько они захотели бы. Но он не хотел откладывать выполнение своей миссии, хотя и не знал подробностей, он был так рад, что они смотрят друг на друга, что не обращал на это внимания. Она хотела остановить его и несколько раз приглашала его отдохнуть, погружая его в тихий, дотоле неведомый ему сон. Это был Океан иного моря, называемого Блаженством. Она сияла безграничной и безусловной Святостью. И Шаман улыбался, растворяясь в кротком сне.