Полярные медведи стонали вдали. Северные олени громогласно мычали. Тюлени и морские львы ныряли, стре-мясь достичь в глубинах синевы бездн Хуана Диего. Шаман был уже Святым, и он купался.
Все животные мира широко раскрыли глаза, их сердца звучали, раздирая воздух, раздирая землю, раздирая воду; все они — и каждое из них — превратились во вспышки костра, где четко отражалась Вселенская Мать.
Это происходило вдали от мира и от луны, радуга, протянутая в Бесконечности пространства, как Мост, как ковер из тончайших переливов цветов и оттенков, чтобы Владычица Небесная могла пройти через свой небосвод и достичь там, вдали, глубины бездны, мира, которому Oна собиралась явиться — такая, как есть. Все животные мира превратились в костер Ее встречи. Нужно понять то, что недоступно пониманию.
Это не было делом человеческим. Она изливала свою любовь на этот мир, и пространствам в их бездонных глубинах оставалось только взирать, как Она пройдет по тайне радуги, чтобы запечатлеть себя на накидке Святого-Шамана.
Единственным, кто не знал, как осуществится все это, был Хуан Диего: что и как произойдет между ним и Ею. Как и животные, он тоже предчувствовал, что случится нечто чудесное, однако не беспокоился и не думал о том, что могло произойти, охваченный величайшим и прекраснейшим Блаженством, которое наполняло его и которое он видел разлитым в небесах. По мере того как приближалось событие, он все яснее понимал, что оно будет, и знал, что не потеряет никого из своих любимых, не потеряет ни своих пейзажей, ни своих пределов. Ибо это из них, как из пузырьков, складывалась радуга, по которой Великой Вселенской Матери предстояло пройти босиком, чтобы в неслыханной тайне войти в совершающееся во времени мира.
Семь дней продолжалось строительство тропы из глубины небес до другой глубины звездных небес, в пределах крошечного благоухания этой капли моря и соответствующей ей Бесконечности тончайшей жизни, прекрасной плазмы, выплеснутой туда, чтобы полностью воскресить себя. Святой-Шаман сдерживал восхищение, вызываемое у него присутствием этой невиданной радуги в таких огромных небесах — будущей тропы прихода. Предстоящее Явление уже было не только предчувствием, потому что готовилась братская трапеза. Его волки и орлы словно обезумели от радости. Монахи-Львы также пребывали в полном восхищении, ибо предчувствовали некий выплеск Божественного, но вместе с тем не скрывали своей тревоги, ведь они могли только едва соприкоснуться с таким странным событием, некоторым образом они участвовали в поведении всей природы. На Луну обрушилась целая серия таинственных встреч с аэролитами, которые ударялись о ее поверхность, над Океаном-Миром-Землей постоянно проливались звездные дожди.
«Произойдет нечто великое», — говорили между собой монахи. Курия опасалась только огромного взрыва вулкана, который составляли индейцы и их соучастники, новая, такая молодая скрещенная раса. Однако перекресток еще не был равноудаленной точкой, не был даже эхом, народ был против любого события, так или иначе связанного с бойней. Было ли это тем мятежом, которого уже давно ждали? И тогда они получили послание, где говорилось о возможности встречи, и оно стало окончательным знаком того действия, которое собирался совершить мятежный Отшельник.
Он не мог бы увеличить свою силу, назначив встречу раньше, и ослаблял себя этим избытком доверия. В конце концов, он ошибался, он собирался явиться один, как это было указано в просьбе о встрече, переданной от его имени третьими лицами, он отправлялся прямо в пасть к ненасытному завоевателю.
До встречи оставалось всего семь дней, и нужно было все подготовить. Однако интрига финального удара должна была завязаться только после встречи и приема, чтобы прежде целиком и полностью выяснить, с чем он пришел. Успех этой интриги решал проблему предполагаемого контроля над Новой Испанией, а также поимки и убийства невидимого вождя давно предчувствуемого мятежа — грозового орла и наследника ужасного сатанинского культа. Наконец-то он собирался явиться.
Но Курия также умирала от смеха, нервного, бешеного, утробного, ее мозг скользил в этом наркотике, в этом насыщении еще до грабежа: заранее пережить свой яростный удар, заранее ощутить вкус первичной пытки. Это вызывало в подсознании завоевателя даже эротические выражения, мастурбации массируемой власти, готовой наброситься на жертву, повторение жестокого метода завоевания Гуакамайо, этого дурацкого Кецаля, невежественного древнего Бога с его идиотскими выходками — «вот ведь сукины дети» — так судили они.
Таков был круг спирального лабиринта ненависти, столь жгучей, что она туманила разум Короны, которая снова была близка к тому, чтобы засиять новым блеском, воздвигнувшись на единственный живой алтарь, признававшийся в качестве предназначения хроники агонии завоеванного.