Вы знали, что произойдет? Для чего он назначил вам встречу?
Нет, мы не знали, поэтому пошли несколько человек, а снаружи притаились еще несколько.
Вы приняли верное решение.
Гораздо раньше, еще за год до этого. Это решение было неизбежно.
То есть вы уже держали его под прицелом?
Или он — нас. В этом все дело; а он не был никем, он был чужаком.
Что он представлял?
Он воспламенил бы сердца против нас, он не рассуждал, для него все сводилось к одному: действовать и решать. И он погиб.
Его люди не взбунтовались?
Они ни о чем не узнали, узнай они, я не находился бы здесь.
Кто-то из туземцев был связан с вами?
Да, были — предатели. Они были мерзавцами. Деньги, одна усадьба, две усадьбы — такова была их цена.
Понимаю.
ЛУЧШИЙ СПОСОБ ОБЕЗВРЕДИТЬ ВРАГА-ЭТО УНИЗИТЬ ЕГО, ОБЕСЧЕСТИТЬ, ПОРОДИТЬ ПРЕЗРЕНИЕ И РАВНОДУШИЕ, ИГНОРИРОВАТЬ ЕГО. Так и было сделано. Были составлена декларация, и всех, кто пытался высказаться против, просто смели с пути. Правда, кое-кто раскаялся в содеянном, но позже. Со своей точки зрения, они победили. ОНИ СОЗДАЛИ «ХИМЕРУ»: НЕСУЩЕСТВОВАНИЕ СВЯТОГО-ШАМАНА.
Я возвращаюсь домой. В то, что считается домом. Я возвращаюсь на асотею. Развести костер. Мне это необходимо. Чтобы избавиться от страха. Я хожу с открытым ртом, я об наруживаю, что похудел, я не ем, плохо одеваюсь, плохо выгляжу, наверное, — но я очень доволен. Это заметно.
— Пошли, — кричу я своим любимым неразлучным спутникам и вожаку с черной как ночь шерстью. — Ищи тропинку, и давайте возвращаться.
Они сами идут вслед за идущим впереди вожаком и за нашим благословенным любимым и веселым наперсником, который объединяет и направляет нас. Вон он идет за вожаком, на мгновение останавливается и смотрит на меня, чтобы удостовериться, что я следую за ним. День. клонится к вечеру, и я невольно понимаю те «страх и трепет» Кьеркегора*, когда вершина приглашает и побуждает к жертвоприношению жизни. Пребывание, наши приходы, встречи — все это совершенно непостижимо.
Я не знаю, сколько они будут продолжаться и будут ли продолжаться вообще. Я не угадываю ни результата, ни тона голоса, ни — сквозь его сдержанность — возможного понимания и принятия. Но я присутствую. Я делаю это. Дон Хуан дает себе волю — продолжает наставлять меня, он бьет меня, толкает, пинает ногами: я благодарен ему за это.
*Кьеркегор (Киркегор) Сёрен (1813—1855) — датский теолог, философ-идеалист и писатель. Вел замкнутую жизнь одинокого мыслителя, заполненную интенсивной литературной работой; в конце жизни вступил в бурную полемику с официальными теологическими кругами. Один из его трудов называется «Страх и трепет».
Он не знает, до какой степени. Или, если знает, ему это безразлично. Я спускаюсь с вершины, почти кубарем, в глазах темно от блеска, я возвращаюсь. Судороги, усталость, упадок сил. Это означает не только исторгать, побуждать, продвигать, прикасаться и превращать, это упражнение заключается не только в этом, необходимо уловить тон.
Появление и присутствие Хуана Диего обращается в счастливое ожидание и Радостную Встречу. Это означает сосредоточиваться на его близости, чтобы он мог прямиком, никуда не отклоняясь, попасть сюда. Одно дело — верить, и совсем другое — констатировать перед кем-то его существование, симулировать этот мощный контроль, это безумие, уравновешенность, а также определить, что этот мощный контроль и эта уравновешенность реализуются в полной мере в ужасном, удивительном и истинном присутствии Святого-Шамана, благодаря которому было совершено чудо из чудес, уникальное, неизмеримое, бесценное и которое не может быть повторено никогда и никем.
Я ВХОЖУ В ПРЕБЫВАНИЕ, В ДРУГОЕ - ОДИНОКОЕ, ИЗГНАНИЕ, ЧУЖИЕ КРАЯ, УТОПИЯ, КОШМАР, МАВЗОЛЕЙ… ЗНАМЕНИТАЯ ХИМЕРА НЕЛЕПОЙ РУТИНЫ НАВОДЯЩЕГО УЖАС И РУДИМЕНТАРНОГО ЗАНЯТИЯ: ЖИТИЯ. Я настолько обессилен, что едва замечаю мягкое сияние этого факела, освещающего мое убежище. Я СНИМАЮ БАШМАКИ, Я БЕРЕГУ ИХ, ОНИ ХОРОШО МНЕ СЛУЖАТ, Я БЛАГОСЛОВЛЯЮ ИХ. МОИ НЕРАЗЛУЧНЫЕ СПУТНИКИ НЕМЕДЛЕННО СВОРАЧИВАЮТСЯ В КЛУБОК, УСТРАИВАЯСЬ НА ОТДЫХ. ВСЕ ТАК ВЕСЕЛО, ТАК ДОВЕРЧИВО, ТАК ЕСТЕСТВЕННО, ЧТО МЕНЯ ПЕРЕПОЛНЯЕТ ВОСХИЩЕНИЕ: ДО ЧЕГО ЖЕ ОНИ ТАЛАНТЛИВЫ! Я нахожусь рядом с краем мира, совсем близко, может, даже на самом краю. Я знаю это. Может, это как раз мой Мост. И Истлан, эти веселые годы, эти неописуемо яркие рассветы, эти игры, эти подъемы в горы, эти прыжки, посещения, дерзости, взгляды, капризы, открытия… Где сейчас след этого угасшего небосвода? Бесконечная грусть, но все превращается в Пейзаж… крик: Блаженство. И повсюду — небеса.
Третий разговор - Значит, в тот день ты пошел, и ты знал, что совершишь убийство?