Даже в обычных домах потухли жаровни, где дымились копаль — ароматная смола сосновых лесов — и мирра. Ни корица, ни ваниль не смогли более наполнять своим благоуханием внутренние террасы, игравшие роль главной комнаты в хижинах. Эти подробности, как и безудержное таяние исчезающих видов, навсегда утерявших связь с существованием, никогда не будут подтверждены ни одним документом, удостоверяющим жестокую тоску, в которую впала потрясенная Природа. Беды жертв завоевания очевидны; мир, где обретается шаман, своею благостью превращая тот мир, что принято называть невежественным, в священную атмосферу повседневного восторга, отныне существует лишь для Приобщенных к еще живому исступлению Кецалькоатля, который остался один. Без своей Тонанцин.
Берега Тихого океана на юге Мексики — это грохочущие отвесные скалы и точно просеянные сквозь тончайшее сито пейзажи потрясающей красоты, никогда не перестающей утешать волнения Океана, великолепного, живительного, который разбивается о песчаные пляжи Закатов — таких нет более нигде, и каждый из них уникален.
Едва ли можно найти подобные Закаты где-либо еще в этом мире или в каком-нибудь из возможных миров. А точнее — попробуйте произнести это слово по буквам — н-е-в-о-з-м-о-ж-н-о. Они бывают всегда, но никогда не похожи один на другой. Неведомые звезды, пронизывающие их сумерки, во время нежданных появлений Смуглой Девы образуют сине-зеленое покрывало, окутывающее ее тело. Она носит это покрывало, одаренное собственной красотой и идеально соответствующее ее собственной внутренней и внешней красоте. Это хорошо известно Шаману. Ибо он знает мир как собственную ладонь, он берет в руки судьбу, хрупкую и ускользающую, как розы, которые очень скоро, увянув, превращаются в аромат; повсюду дикие сады, подобно ручейкам, впадают в лазурь и разбиваются искрами света, того самого света, что укрывает наготу Девы-Матери, Создательницы Жизни вселенной.
Можно считать, что все берега всех миров проникнуты ее присутствием, ее жизнью, такой сильной и такой хрупкой, но столь отдаленной в своем проявлении, столь необычной в своих странствиях, оставляющей иные миры, чтобы явиться в разорванных в клочья небесах этого мира, единственного одаренного кипением Чудесной Жизни.
Но как это возможно? Пройдут миллионы скандальных лет, в течение которых науки — если они просуществуют достаточно долго — так и не сумеют открыть этой Тайны, хотя они и кичатся тем, что уже почти уловили ее в материи. Они ставят опыты, создают смеси и даже научились производить кое-какие клоны живых тел, они уже пользуются преимуществами работы с живой субстанцией, которой у них в изобилии, им уже известны признаки, параметры и математические данные, координаты и плотность, и у них полным-полно электрических розеток.
Однако Создания исходных, первородных ядер среди неизвестности и одиночества, огромных, летаргических, не происходит; отсутствие жизни привычно нам, как лед, и нам кажется, что, скорее всего, мы во веки веков останемся одни. Это самое вероятное.
Но вот же она — жизнь, такая же истинная, как и сама Дева, проходящая по вершинам и долинам, мостам, садам и окнам, пикам, впадинам, снам, воде, воздуху, пыли, Дева-Мать, Создательница Жизни: привлекаемая, следуемая, воображаемая, касаемая, несомая и служимая…
…Святым-Шаманом, и только им.
В плену тончайшего и глубокого нектара вдохновения пребывает одаренный неслыханной силой приемный сын Древних Богов на своей страждущей и зачарованной земле, именуемой Мексикой: кровь, лицо, миф; колыбель, корень, воздух; судьба, воображение, жертва; упорство, суровость, поведение, сын земли, которую он благословил; сын золотого прибрежного песка, на который он ступал, сын, покинутый на чужбине, молчаливый — и замкнувшийся в себе — как никто другой.
ПАССАЖ ОБ ИЗВИЛИСТОЙ РЕКЕ. — Кто бы мог подумать. Посмотри-ка на нас. Валяемся тут на солнце и с солнцем. В одиночестве — и такие довольные собой. Неведомые мифу. Вдали от «аллилуйя». За пределами всех подступов. На заброшенном железнодорожном вокзале старого Истлана, словно в колыбели, где в сердце и в мозгу буйно цветут подсолнухи.