Новое понятие мира, данное ему, так же тонко, как и окутывающее его Блаженство. На самом деле Хуан Диего являет собой последний и самый великолепный плод генеалогического древа предшествовавших ему поколений, верхнюю чувствительную точку этого древа. Его ведет надежда, воплотившаяся во встрече, поэтому он отделяет себя от своих приемных родителей, собирает их и прощается с ними.
Он признает, что его родители умерли, и отправляется к Океану в поисках воскрешения новой эры, он останавливает Космическую резню, которая могла бы развязать Хаос Безбожия. Святость неизбежно предстоит ему, и она реализуется в акте самоотвержения перед лицом Откровения. РЕАЛИЗУЕТСЯ ЕГО ПОБЕДА В КАЧЕСТВЕ ШАМАНА - ПЕРЕД НИМ, ВНУТРИ МИРА, ВО ВСЕХ ВЗБУДОРАЖЕННЫХ ЧУВСТВАХ И ОЩУЩЕНИЯХ ЕГО ТЕЛА. КАЖДЫЙ ВЕКТОР, КАЖДОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ, КАЖДОЕ СОЛНЦЕ, КАЖДАЯ ТЕНЬ, КАЖДОЕ ДЫХАНИЕ, КАЖДЫЙ САВАН УГРОЖАЮТ САМОМУ СУЩЕСТВОВАНИЮ ПЛАНЕТЫ, НА КОТОРОЙ ПРОИСХОДИТ ЖИЗНЬ. СВЯТОСТЬ ХУАНА ДИЕГО - ЕГО ВЫСОЧАЙШЕЕ, НАИБОЛЕЕ ВОЗВЫШЕННОЕ ШАМАНСКОЕ КАЧЕСТВО. Когда жизнь вдохновляет его, это качество, это Прикосновение, этот Сигнал становится благословением. На антенне сидит птица Феникс, сидит и поет, она прилетела с берегов Нила, она облетела вокруг всего мира, я не знаю, в каком из его уголков она проникла в сердце Святого-Шамана и когда родилась эта симпатия. Оперение птицы сливается с оранжевым цветом облаков, ее золотистая грудка и головка глубокого синего цвета ляпис-лазури напоены дикими песнями пустыни Космического Нила. Ее резкий голос так непохож на голоса лесных птиц, он словно вздымает пастбища, летя на бешеной скорости параллельно бегу Гиты. Птица оправляет перья. На Западе солнце уходит за голубоватое облако и сзади ярко высвечивает его контуры золотом. Прекрасная птица вдруг умолкает и прислушивается к звенящему хору птиц, подпевающему ей на разные голоса.
Хуан Диего — вдали, охваченный окружностью солнца, — потягивается. Дон Хуан медленно двигается в отдалении синей горы и встряхивается в такт ее внутренней дрожи, как под дуновением бриза. Вдруг, обернувшись, я замечаю, что птица Феникс взмыла в небо. Я не знаю, куда она направилась. Может, к солнцу, чтобы уютно устроиться в его священном сиянии, там, где оно «касается» атмосферы, ее самых верхних частей, непрерывно изливая струи света.
Мои неразлучные спутники тоже встряхиваются, они наелись до отвала, устроили себе братскую трапезу после всех последних дней, проведенных в дозоре. Я не смог вновь найти ни того элемента клинописных шифров, ни великолепного логоса иероглифов майя, ни подходящего «климата», чтобы проскользнуть внутрь неведомого наркотика, из которого мы происходим, чтобы обнаружить там, под песчаным покрывалом, многострадальную реку из роз, о которой упоминает Хуан Диего, называя ее кровью мира. Я должен извиниться: возможно, было сумасбродством, когда дон Хуан послужил Святому-Шаману тропой, чтобы разглядеть его, пока он совершает переход; нам пришлось воздерживаться от самих себя. И я повторяю: Хуан Диего никогда не обращается ко мне. Я даже не претендую на то, что он видит меня во время наших случайных и неслучайных встреч, он вообще не воспринимает меня. Они говорят только между собой и являются тогда, когда «сваливают ограду».
Мои неразлучные спутники входят в состояние покоя, беспокоящее меня, потому что оно предвещает это странное ощущение близости Шамана.
Птица Феникс ускользнула у меня из рук и прилетела, — подтверждает мне дон Хуан.
Так оно и есть. Она сидела вон на той антенне.
Странно. Она хотела забраться в лесные сумерки, чтобы искупаться в одном из водопадов, а потом я увидел, как она полетела в неизвестном направлении, и увидел, как она, пересекая небо, летит к солнцу.
Так все и было. Может, она прилетала, чтобы вер нуться, чтобы соприкоснуться с чувствами, с этим отдале нием асотеи.
Или чтобы направить тропу Отшельника, который сейчас, в эту самую минуту, словно язык пламени внутри солнца.
Что с ним происходит?
Он горит. Вместе с солнцем, погруженный в солнце.
И опьяненный. Таким образом Хуан Диего уходит от само го себя, на то он и Отшельник, он всегда был таким. Одна ко не думай, что в нем царит только опьянение светом.
В любой момент он может взорваться в других солнцах и стать планетами на закате, и рассеяться в чужих и странных рассветах.
Я оборачиваюсь и там, на антенне, снова вижу нашего Феникса.
Смотри-ка. Так уютно устроилась. Как ни в чем не бывало. А сама только что вернулась с противоположной стороны земли через «отверстие» в воздухе, рядом с антенной.