Дон Хуан рассказывает мне обо всем этом после того, как вдали угас самый большой из видных нам костров; Хуан Диего ищет для себя Блаженства в действии своего жизненного опыта и сливается с ним, как сливается ночь со своими звездами, «покрывало»,— говорит он.
— Прежде чем уйти, — говорит мне дон Хуан, — Хуан Диего сказал: Дон Хуан, Она любит тебя.
Я знаю, — ответил дон Хуан.
Никому не под силу истолковать ни звуки, издаваемые жаворонком или кукушкой, ни свежее благоухание реки роз, ни гортанную песню Феникса, ни волчий вой — тем более странное пощелкивание камней и вихрь, в котором начинают кружиться пастбища, когда поблизости появляется Хуан Диего. Что уж говорить о его голосе, похожем на голос метельного ветра, и о его дыхании, похожем на солнечный ветер!
Ты похож на привидение, — вдруг сменил тон дон Хуан.
Просто я сильно худею с самого первого дня года.
Ты говорил, что дело тут в малиновом эффекте, — отвечаю я.
Кто заставляет тебя разводить костер и вступать в заговоры с тьмой?
Я ничего не требую, но ты ведь знаешь, в любом случае я люблю выражать то, что со мной происходит.
Еще бы я не знал! Все эти твои походы в обители и хижины, и этот твой безумный поход к самой высокой хижине, я знаю, ты не хотел, просто ты начал пробуждаться.
Я же не знал, что это его хижина, и тем более не знал, что это Хуан Диего.
А ты думал, что это мавзолей над скелетом Адама?
Именно так я и подумал. Я был в таком ужасе, что у меня волосы на голове встали дыбом. А кроме того, что, как тебе известно, я испугался, я заблудился ночью в лесу.
Я ведь шел вместе с тобой.
Я знаю. Потому я и пошел. Ты шел со мной, и при знай, что ты вел меня.
Я сделал то, что было нужно, что было необходимо, и вовсе не собирался давать тебе каких-либо объяснений.
Но я не думал, что эти твои дальние походы вблизи его тер риторий поднимут его из забвения, и уж никогда не подумал бы, что он примется разводить свои костры.
Стать таким древним и одиноким, — может быть, это равнозначно.
Все дело в том, чтобы хоть немного понять, через что ему довелось пройти.
Ты говоришь о превращении Шамана в Святого?
Скорее о преображении бабочки в свет.
И вдруг дон Хуан восклицает: Нынешняя ночь будет странной и не такой, как все!
Я был ошеломлен. Он вошел в комнату, погладил по голове наших неразлучных спутников и удалился.
ПАССАЖ О СТРАННОЙ НОЧИ. Этот пассаж — пассаж об одиночке. Таком, как ты или я. Не о таком, как Отшельник, который в конце концов преобразился. А мы — нет. Мы не отправимся к океану, чтобы воскреснуть, по нашим жилам не струится кровь наших предков [sic]* — солнц. Мы не пытались воссоздать Гибель Богов нашей любимой ничейной земли — в конце концов мы (ты и я) поймем это, когда проклянем себя на каком-нибудь углу наших роскошных «благоуханных» проспектов и без всякого ущерба не будем присутствовать ни ты при моей второй мифической смерти, ни я при твоей смерти под открытым небом, где от тебя не останется даже пыли. Ты не способен испачкать палец пеплом, черт побери, даже пеплом сигары. Тогда с кем я вообще говорю? К кому, в конце концов, я обращаюсь? К призракам?
*Sic — так (лат.)
У всех нас на коже играют оттенки корицы (у кого больше, у кого меньше), привитые на березу, на охру, на желтое, на красное. Кожа у нас робкая, наполовину белая, наполовину черная, испятнанная тенями; мы — никто. Никто из нас не верил в Отшельника. Теперь, когда Папа вдруг стал слабеть, он ввел моду на Святого, однако нам неизвестны его истинные намерения. Может, он сделал это ради того, чтобы искупить одну из своих ошибок, загладить преступление, подогреть страсть нашей Америки. А может быть, это очередная интрига — всегда интригующего странного поведения, замкнутого, фальшивого и ненадежного, интрига тех, кто царит в Ватикане, на вершине подземелья, где они сами приковали к забвению нашего бесценного Шамана. А ведь скольким они ему обязаны! — приемному сыну наших извечных Богов, которые агонизировали на руках Святого-Шамана по имени Хуан Диего.
Слава Отшельнику, делателю креста возрождения, подведшему нас так близко к Владычице, Богине, Вселенской Матери Жизни, Матери Христа. Слава Шаману. Мы с тобой — кем бы.мы ни были, Божественное сохранит образ того, что мы есть, мы, перелетные птицы в этом плавающем мире небес. И да будет известно, содрогнемся мы от этого или нет, при том что большинство людей даже не испытывает волнения, оттого что находится здесь, мы находимся на небе; на это они не могут возразить. Когда-нибудь кто-нибудь поймет, кто ты такой, кем ты был и кем ты будешь, тебя примут или снова устроят тебе жизнь в клеточку. В общем, слава Хуану Диего.