Отшельник
Глава 1. Отшельник
Пень затрещал. Ну, наконец-то. Слава тебе. Верх, вниз. Верх, вниз. Старик расшатал, с трудом выдернул глубоко застрявший в древесине колун. Тяжёлый. Слишком для него тяжёлый. Ставший тяжёлым. С некоторых пор. В последние годы. Устало опустил его перед собой. Десятый удар. Точно. Ни больше, ни меньше. Он считает. Он всегда считает. Вслух. Громко. При очередном ударе. При каждом размахе. Так ему легче. На выдохе. Так злее. Получается злее. От злости и силы прибавляются. Появляются силы. Упрямое дерево. Ох, упрямое, никак не поддаётся. Сучкастый подвернулся. С выкрутасами. Ещё и сыроватый. Пень пнём. Волокна сплелись. Они от сучка и поперёк протянулись, перепутались, сплелись, окрепли. Скрепили, сплотили древо. Случается так. Попадается. Упрямый и этот. Ох, упрямый! Правда и труднее бывает. Какой пень попадётся. И по двадцать ударов приходится. Бьёшь, бьёшь. Лупишь, лупишь. Пни разные бывают, как и люди — очень неподатливые, с капризом, с характером, с гонором. Но всё же чаще сговорчивые, доверчивые, добрые. Тюкнешь раз-другой, и — пополам. И горят они по-разному. Одни еле тлеют, дымят, тепла от них нет. Другие сгорают с треском, с жаром, как-то весело даже. Поди их разбери. Почему так? Вроде бы и из одного теста, из одного дерева, с одного ствола. А, вот... Этот — осина. Осина хорошо горит. Тепла от неё достаточно. А зола, не зола, а беленький пепел — бумажный, лёгкий, чистый. В дымоход точно пёрышки — фи-и-ть... легко и свободно. Да ещё и чистит, прочищает ходы, пробивает печной лабиринт от золы чёрной, от сажи, копоть от времени чистит. Конечно же, с дубом не сравнить. Дуб — сила, жар. Только вот... дуб далеко, дальше от дома, в лесу, метров триста топать, так это только чтоб в лес зайти. И потом ещё с полкилометра побродить туда-сюда, чтобы нужные размеры отыскать, подходящие деревца: худые чтоб, молодые, чтоб пальцами почти обхватить, стройные. Иначе... иначе мучение. Дуб, что железо. А ну, натаскай, да попробуй потом распили. Железо и только — по-другому не скажешь. Сил сколько нужно! А откуда их взять? Тяжёлый дуб, неподъёмный. По молодости да... Молодому можно с дубком побороться, потягаться, силы свои безмерные по растратить. Но, не в его года. Куда там! Старик! Перед домом ольха растёт, много ольхи. Пробовал он и ольхой топить. Ничего не скажешь, в работе мягкое дерево, легко пилится, быстро колется. Приятное на вид, срез краснеет, краснеет прямо на глазах. Глаз радует. Только распилишь или расколешь..., оголишь, оно тут же кровью наливается — стыдится. Горит, правда, тяжело. Разгорается долго, разгорается дымно. Влаголюбивое дерево очень. На болотах растёт, на низинах. К воде тянется, к воде поближе. Пьёт, не напьётся. Сушишь, не высушишь. За лето не высохнет. И что в итоге? Жара нет, тепла нет. Топишь, топишь. Дымишь, дымишь. Комаров гонять разве что, нечисть всякую дымом, дымом. И кто только назвал ольху «царскими дровами»? Может за это и назвал «Царской», за нечисть выгнанную, за очищение. Шутник какой. Ещё в те времена, стародавние, назвал. Чем осина хуже? То же по поверьям народным: чистит и очищает от всякой гадости, нечисти, выгоняет бесовщину разную. Вот.
Осиновая же роща, так та рядом, сразу за домом — милое дело. И дерево легче по весу и горит не плохо. Так что... вот так. Ладно, ладно, задумался старый, разошёлся. Работать надо, добивать пень. Посмотрим. А ну, ладони на древке, рядом — левая впереди, правая ладонь чуток сзади — соприкасаются. Руки полусогнуты. И-и-и-и... Старик рывком поднял топорище на уровень своего лица, горизонтально, выше, выше над головой. Секундная пауза и — вниз. Тяжёлый, заострённый метал с глухим стуком врезался в уже надбитую, частично расщеплённую трещину. Глубоко. Хрустко. Пень разлетелся на две неодинаковые части. Вот так тебе, сучкастый. Куда ты денешься, родной. Всё, пока хватит. Он после побьёт на чурки. После. Устал. Старик. Сейчас устал. Время отдохнуть немного.
— Вот видишь, стар ты стал, худ. Сил мало, негде им взяться, не на чем удержатся — нет мяса, одни жилы, да и те прохудились, надорвались. И какой дурак придумал, высказал где-то, что в каждом возрасте своя прелесть. Какой старый человек скажет, признается, что рад своей старости. Ерунда. Молодости — да, рад. В молодости сила. В молодости энергия, желания, перспектива, горизонт, радость от ощущения здорового и сильного организма. Согласен, а то, как же. Но, только в молодости. Жить хочется молодым. Быть хочется молодым. Жить надо смолоду, не откладывать. А что ты, старый пердун. Ха! — старик говорил медленно, рассудительно, язвительно, негромко, монотонно, словно перед незримым молодым собеседником. Будто напутствуя кого-то младшего, младше, чем он. Разговаривал, как учитель с учеником. Разговаривал сам с собой, сам для себя, по привычке. С давнишних пор вести беседы с самим собой вошло у него в привычку. Незаметно вошло, закрепилось, стало неотъемлемой частью его существования. Легче жить так, вроде и не один он. Сам с собой — уже двое.